Кадын

глядит.
Так видит:
На большой горе, на высокой скале,
Над великой рекой сидит черный царь.
Над огнем ему власть вышним дана,
Отгоняет дыханьем он холода.
Как подует ветер с седых земель,
Он им жар навстречу направит.
Не останется вмиг ни мороза, ни вьюг,
И зима не наступает.
«Ты зачем же такое зло творишь?» –
Закричал с неба царь-журавль.
«Не хочу пускать я чужой народ,
Пусть во власти моей пребывает».
Царь на берег свой прилетает,
Царь людей к себе собирает.
Ооо, все кто слышит, послушайте,
Ааа, кто видит, взгляните на то.
Как в те давние дни царь людей сбирал,
Вновь в кочевье их созывал.
Выходил один на высокий яр,
За реку колдуну кричал:
«Ты хотел нас рабами заставить жить,
Но свободному люду рабами не быть».
Эээ, боевые клевцы точите,
Ааа, боевые стрелы очиняйте,
Йерра, йерра, коней погоняйте,
Золотой реки люд, на битву идите!
Как сказал это все, на яр царь вернулся,
К Бело-Синему из всех сил потянулся,
Повернулся, встряхнулся, сынам улыбнулся
И живым мостом через реку стал.
Вот пошли по нему воины,
И обозы их, табуны легки,
И быки крутороги, и овец много –
Всем кочевьем они по мосту пошли.
А колдун со скалы хохочет,
Мост огнем ярым спалить хочет.
Только дует он – а мост не горит,
Как стоял, так над рекой и стоит.
Дунул снова, затлели опоры слегка,
Из-под ног слышат люди царевы слова:
«Йерра, йерра, кони, летите,
Золотой реки люд, стрелы мечите,
Ого-го, будет радость в бою,
Ойохо, каждый первый в строю».
Колдун черной злобою злится,
Вновь на мост огнем хочет пролиться,
Только мост стоит, не шатается,
Хоть опоры уже занимаются.
«С боевого клинка вас кормили,
Боевыми стрелами играли,
Мы дети войны, Золотой реки,
Наши кони, как солнце, легки».
И от злобы колдун сам загорелся,
Черный лес пожаром занялся,
А на яр уже люди ступали,
Чеканами врагов поражали.
«По земле нас духи водили,
Из всех рек коней мы поили,
Мы тверды, как клинки,
И придем, легки,
К берегам Золотой реки».
Жаркий бой в тот день приключился.
Мост, догорев, проломился.
Как закончили битву сыны,
Все на берег они пришли.
Проводили отца к бело-синим холмам.
Ветром стань, ветром будь, полетай!

Как после сладкого сна, не сразу возвращались люди. Иными, светлыми глазами переглядывались.

– Хеш, как хорошо, хеш, как рьяно, – слышалось из углов.

– Вот какие люди были! Вот какой царь!

Так говорили меж собой, а у меня словно распахнулись двери сердца. «Царь себя забывает для люда, – думала я. – Отец мне это говорил, а я не поняла. Предок мой живьем сгорел, отец мой так же поступил бы, верно, а я на такую малость не могу пойти! Разве достойна я своего рода?!» Мне стало нестерпимо стыдно. «Я счастлива быть должна жертве, – думала я. – Если и люд, и царя – если всех она сбережет».

Ашкопая хвалили и благодарили. Он улыбался смущенно и гордо, совсем заалев как маков цвет. Впервые, верно, пел при чужих, в чужом стане. Ему подали чашу с отваром, хлопали по плечам. Я с уважением глядела на него: под его прозрачной кожей текла сильная кровь.

– Что, степской царь, живут ли у вас меж верблюжьими горбами такие сказители, кто прошлое в песнях открывает? – раздался в этот момент недобрый голос Талая. – Но я ведаю: нет. О чем им петь? О том только, как убегали, трусливо поджав хвосты, от наших стрел твои волки. Как питались падалью до самых безводных степей. Так ли, пегий пес? Верно ли я говорю?

Глаза Атсура сузились еще больше, но лицо не изменилось. Глухо, как из щели в скале, он голос подал:

– Я не знаю, что за обиду носишь ты на мой народ, но обиду, которую мне ты сейчас нанес, лишь кровь смывает.

– Те, что за обида – услышать правду? – спокойно сказал Талай. – Волк зубами щелкает, да бережет хвост. Я отрежу его тебе, степской царь.

Как от удара ветра качаются кроны кедров, так всех всколыхнули эти слова. Вскочил Атсур, рванулся к Талаю, ломая под ногами блюда, и тот поднялся, шагнул навстречу. Другие тоже вскочили: кто в сторону дернулся, чтоб под удар не попасть, кто к противникам, чтоб удержать их. Но раньше, чем достиг Атсур Талая, Ату был возле них и держал обоих от драки.

– Что ты затеял, Талай! – кричал ему. – Побойся своих слов! Не нам начинать войну, царь с миром приехал!

– Собаке верить – коня потерять! – отвечал Талай. Его глаза горели уже открытой ненавистью. Таким я видела его впервые. Он рвался вперед, наскакивая на Ату грудью, сжав кулаки. Я успела преградить дорогу степняку и держала его.

– Не вставай на пути! – кричал мне Атсур. – Женщине не место в деле мужчин!

Но я выхватила кинжал.

– Ты гость, и я приказываю слушать меня, Атсур! Хоть слова его и обидны, сейчас ты простишь их Талаю. Ссоры не будет меж