следишь? – только при этой мысли злая подозрительность мелькнула в ее глазах.
– Нет, я не знала и не следила. Мой ээ показал мне вас.
– Мне бы такого ээ, – спокойно, но с нежданной завистью сказала Очи. – Давно великой камкой была бы.
– О чем ты, Очи? – сказала я, и опять в голосе было больше скорби, чем гнева. Не так думала я говорить с ней. – Духи те к нам приходят, кого осилить можем. Не мне говорить тебе это.
– Не тебе и о другом со мной говорить.
– Мне. А что скажу Камке, если уйдешь с Зонаром?
– Ей-то что? Мы свободны, пока не завершено посвящение.
– Да, свободны. Но она мне тебя как дочь доверила. И что я скажу ей?
Она вдруг развернулась ко мне боком, обмякла и опустилась на поленья. Вся сжалась, а лицо уткнула в ладони. Я же стояла над ней, не шелохнувшись, глядя сверху вниз, и дрожь не отпускала.
– Ты все слышала? – спросила она, не оборачиваясь.
– Все.
– Как думаешь, он верно говорил? О доле?
– Не знаю. Для меня доля и служение Луноликой неотделимы. Меня не настигнет она, если от нее откажусь. Другой судьбы не выбирала я, а о чужой доле рассуждать не смею.
– Но почему, скажи, почему так дорого просит Луноликая?! – вдруг выдохнула она с болью. – Скажи мне, сестра! Скажи, зачем всю жизнь нам потом страдать, сожалея о том, чего никогда не имели? Разве убудет что-то с нас, если не девами мы будем служить Луне?
– Очи, тебя смутили разговоры на посиделках. Забыла ты, зачем девы приносят обет Матери?
– Это слова. Их прекрасно помню. Им верила, пока не знала, что бо?льшее в нас сокрыто. Как и ты не знаешь. Ни жара в сердце и во всем теле, ни этой тяги к нему… Отчего же отказываемся мы от того, что у всех женщин есть?
– Очи, ты сама ему говорила, что другого ждешь от Луноликой, нежели обычные девы. Разве не так? Зачем же мне говоришь сейчас, что не веришь в обеты?
Она не отвечала. Сидела, оторвав от лица руки, и смотрела перед собой. Потом сказала глухо, опять на меня не глядя:
– Он говорил, ты глупа как дитя. Я тоже так считала, но вижу теперь иначе: ты и правда во всем вождь, Ал-Аштара. А вождь ничего не имеет, кроме долга и совести. Да доли. Долг, доля и совесть. Как жить тебе тяжело, Ал-Аштара! У тебя долг вместо сердца, совесть вместо крови, и доля одна в твоей голове. Ты не поймешь меня. Ты хочешь напомнить мне о моей доле, о долге и совести, но у меня вместо них кровь и туман в голове, и только доля одна еще дорога.
Я слушала молча и тут заметила с удивлением, что дрожь отступила. Спокойной и сильной я ощутила себя. Это потом много над ее словами я думала и от них, как от старых ран, страдала и плакала по ночам: неужели и вправду я такая, не человек, не женщина, а вождь, с долгом одним, долей да совестью? Но это потом было, когда покинули меня все, а царская гривна оказалась на шее. А тогда я успокоилась, присела с ней рядом, погладила по спине, как младшую сестру, и сказала:
– Ты говори, говори, Очи. Пусть все превратится в слова.
И она стала рассказывать про Зонара. Про то, что творилось в ней, когда видела. Как встречались потом в лесу на охоте. Как добывали вместе куницу, и на мех этот выкупила она коня и оружие. Что ни о чем не думала она все эти месяцы, кроме него. И он ни о чем, кроме нее, не думал. Ни в лес не ходил, ни к Антуле. Антула же однажды подстерегла Очи и требовать стала, чтоб сняла чары с Зонара, чтобы снова он у нее ночевал. Очи в лицо ей рассмеялась и сказала, что духи навсегда оставят ее без мужчины за то, что хочет забрать себе Зонара, который ни ей, ни одной другой женщине принадлежать не может, а духи ему Деву-Охотницу обещали.
– Это же сказки, – удивилась я. – Сказки охотников. Нет в лесах такой девы.
– Может, и нет, – неохотно сказала Очи, и я догадалась: сказочной этой Девой-Охотницей, тем зверовикам помогающей, кто с ней разделит любовь, Зонар считал Очишку. И ей то льстит.
– Зонар рассказывал, что Антула подговаривала его близкий путь для ее мужа в Бело-Синее отыскать, когда одного в тайге на охоте встретит. Но Зонар отказался. Сам ее муж дорогу эту нашел. Антула думала: как мужа не станет, к брату его в дом не пойдет, без детей жили, так она свободной опять станет, а там и Зонар к ней придет. Но иначе вышло. За дело она страдает, – не без гордости рассказывала Очи.
– Как жестоко и глупо!
– Для тебя, Аштара. Ты людей не понимаешь, чувств не знаешь. А это просто. Обычно и очень понятно.
