оленю подобный, будет отныне ее. Куда Ал-Аштара, туда и ты. Погибать вам вместе, бой держать вместе.
И передал мне чашу. Я призвала своего ээ и помазала узду смесью молока и крови. Красноватая жидкость стекала со светлого золота, забивалась во впадинки. Я махом выпила остатки. Железистый привкус тепловатой крови всегда был мне жуток, от него чуть кружилась голова. Учкту ширила ноздри и смотрела на меня большим глазом. Я похлопала ее по холке.
– Те, дело сделано, – улыбнулся Талай. – Встретимся на скачках, Ал-Аштара.
Для меня его слова были неожиданны, так привыкла я каждый день встречаться с Талаем. Он рассмеялся, глядя на мое потерянное лицо.
– Или сейчас расплачешься, царевна? Чего тебе не хватило?
– Нет, спасибо, хватило всего, – отвечала я, вспыхнув. – Чем бы тебе заплатить, думаю.
– Твоя победа будет мне лучшей наградой.
– А что же ты сам?
– Хватит побед с меня. – Он улыбнулся, сел на коня и уехал. Я стояла и смотрела вслед со странным нежным и горьким чувством, похожим на послевкусие от выпитого молока с кровью.
Все эти дни вместе с Очи, как и обещала она, мы ходили на холм. Сидели тихо, каждая в своих грезах, а очнувшись, возвращались в дом. В тот вечер под луной, все более наливавшейся, ээ-барс появился в моем собственном облике и на коне, в котором я узнала Учкту. Маска с оленьими рогами была на голове у кобылы. Царь постоял недолго и пустился мелкой рысью вдоль леса. Я любовалась, как красиво идет лошадь, как высоко поднимает тонкие ноги, как круто гнет шею, глазом косит на землю. Потом поняла, что они уходят все дальше, и мне надо спешить, если не хочу отстать. Я уже было поднялась, но тут увидала, что это я, а не мой ээ, сижу на Учкту, глядя через золотые рога.
– Мы идем к Желтому морю, – услышала я голос царя-барса, и звучал он так, как если б Учкту говорила со мной.
– Зачем?
– Тебе надо увидеть весну.
Я удивилась, но ничего не сказала. Вокруг все изменилось: темная граница леса отступила, над нами было небо, полное звезд, и казалось, будто лошадь ступает прямо по нему. Стали проплывать горы: низкие таежные склоны далеко внизу Учкту оставляла, горы повыше, каменистые, голые, под копытами ее звенели, высокие пики, укрытые снегом весь год, лошадь моя миновала вровень. У меня замирало сердце от этих видений. Ветра же, который бил бы в лицо, не было. В тиши, словно во сне, я плыла по небу на коне, подобном Солнцерогу.
Много земель мы оставили позади, и я дивилась, наблюдая их сверху, как вдруг стали пролетать тени – не птицы, а будто темные рваные тряпки. Их становилось все больше, я наблюдала их с ужасом, как вдруг показалось впереди Желтое море, и лошадь взрыла черный песок на его берегу.
Тени эти, как живые тучи, двигались над нами, и ужасен был их вид. Небо над морем было не ночным, а серым, пепельным, и клубилось, как дым. Тени ясно виднелись на его фоне. Все они летели к другому берегу.
– Это весна, Кадын, – молвил
– Я хочу знать, что за дева прельщает охотников, обещая обильную дичь, – сказала я, вспомнив Зонара. – Расскажи. Это тоже ээ-борзы?
– Да, царевна. Не только кровь носит силу человека. Мужская сила сокрыта в семени. За ней так же охотятся алчные, потому и обольщают охотников в образе юных дев. А вместе с семенем берут жизнь.
Я ощутила тревогу и тягостное, тянущее предчувствие заныло в груди.
– Что же стало с Зонаром, отчего он сам ищет встречи с той девой? Его помутили алчные? Или не знает этого его ээ? – спросила я и тут вспомнила: – Но его нет? Почему? Как может такое быть? – почти вскричала я и не успела закончить, как тень метнулась ко мне. В тот же миг моя лошадь, вскинувшись, ударила передними копытами – и мы оказались на нашем холме, залитом лунным светом. Ээ стоял рядом в образе барса-царя.
– Запомни, Кадын, – сказал он, – ни одного чувства или желания не должно быть у тебя, когда знаешь, что ээ-борзы рядом. Пустой и холодной быть тогда до?лжно. Все желания – ключи для них к человеку: поймав их, они изменят человека так, что вся жизнь не мила будет и сам он станет стремиться к ээ-борзы, чтобы утолить свою страсть. Алчность поселяют в сердце эти духи. Малое желание – обернется страстью, сжигающей сердце, малый страх – безумным ужасом, досада – бессилием и отвращением к жизни, а гнев – величайшей ненавистью. Запомни, Кадын: только с твердым сердцем, пустым и холодным, без желаний и страха, воином,
