Этта потянулась к голени, а когда отняла руку, та была в крови. Она ошеломленно уставилась на нее, пока дождь не начал смывать кровь, а Николас не оправился от шока и не бросился вперед, отшвырнув змею ногой.
– Она тебя укусила? – Николас схватил ногу девушки, пытаясь рассмотреть и – да, так и есть – дрожа крупной дрожью. – Она тебя укусила?
Нет, но по пути к змее пуля задела кожу, оставив красный след. Ее чуть не укусили, а она и испугаться не успела.
– Боже, – пробормотал Николас, прижимая руку к ране. Он оторвал рукав от сюртука, который она все еще держала, и полез в сумку за ножницами. Нежно, как только мог, вытер кровь и замотал ногу другой, чистой полоской ткани.
«Где же тигр?» – подумала Этта. Заметив его, она сперва почувствовала только удивление и радость. Его светящиеся глаза следили за ними с неподдельным интересом. Только тогда она поняла, что барьера между ними нет.
Руки Николаса скользили по ее влажным волосам, плечам, рукам и возвращались к лицу. Он медленно вернулся в фокус, и она поняла, что все это время он с ней разговаривал.
– Можешь встать? – спросил он ее. Земля под ними превратилась в реку грязи, и ей не терпелось из нее выбраться. Этта кивнула, принимая его помощь, и осторожно проверила, может ли опереться на ногу. Руки девушки все еще оставались на его обнаженных плечах, когда она заглянула ему в лицо.
– Все в порядке? – спросил он. Голос Николаса по-прежнему звучал для нее странно. Этта снова кивнула. Стоять оказалось легко, говорить – нет.
– Хочешь пройтись?
Она кивнула, прижимая руки к груди.
Николас подталкивал их вперед, но в Эттиной голове вертелась какая-то мысль, и она потянула его обратно:
– Подожд… надо забрать…
– Что? – переспросил он. – Змею?
– Ага. – Этта стряхнула остатки потрясения, сковавшего разум. – Что, если… что, если нам захочется есть? Может, взять ее с собой? – Подумав еще немного, она добавила: – Только, наверное, не голову.
Окруженный зеленым занавесом, ярко светящимся даже в серебристом пасмурном свете, с дождем, струящимся по лицу, плечам, шрамам, исчертившим грудь, Николас моргнул и засмеялся. Запрокинул голову назад, ловя дождь лицом, а когда, наконец, наклонился поцеловать ее, сладость поцелуя замерла у него на губах.
Все закончилось, не успев начаться. Он отстранился, смущенно и испуганно вглядываясь в лицо Этты. Ее рукам не терпелось разгладить беспокойные складочки на его лбу, вокруг красивых темных глаз. Но он был не из тех, кто любил, чтобы его успокаивали, – она-то знала, а еще она знала, что это беспокойство – не просто глупые приличия восемнадцатого века. Они сейчас не там.
Она расправила плечи, с вызовом встречая его взгляд:
– Ты называешь это поцелуем?
Уголок его рта насмешливо приподнялся:
– У нас нет времени на настоящий, пиратка. А теперь скажи, где мы?
В какой-то миг между тем, как Николас ушел… заниматься тем, что заставило его снять рубашку… и тем, как она нашла обезглавленную статую Будды, на задворках ее разума начало укореняться подозрение. И пока Этта шла, выхватывая взглядом далекие темные пики храма, она на секунду почувствовала облегчение от того, что была права, а затем ее снова охватила ярость.
Нью-Йорк.
Лондон.
Теперь Камбоджа.
Слишком много совпадений. Она вытащила письмо, перечитала первую подсказку, которую они пропустили, поскольку уже были в Нью-Йорке: «
Должно быть, имелся в виду монастырь Такцанг-Лакханг в Бутане, который называли «Логовом тигрицы» или «Гнездом тигрицы», где ее мать, уединившись в одной из пещер, якобы размышляла о своем будущем. Что теперь казалось, мягко говоря, маловероятным.
Мама давно рассказала ей, как расшифровать письмо. Рассказала тысячу раз, под видом историй о своей жизни и приключениях – даже нарисовала сцены, развесив их на стене гостиной в правильном порядке, из-за чего теперь Этта чувствовала себя идиоткой, не сообразившей сразу. Каждая подсказка была тщательно замаскирована, чтобы скрыть реальность ее жизни как путешественницы,
