Пассажирка

привычным, как и то, что он держал ее сейчас в своих руках. Девушка подсознательно чувствовала, что они к чему-то подбирались, и была только рада, что это было то самое «что-то», чего она хотела. И может, она в самом деле пиратка, потому что готова драться, как безумная, прежде чем добровольно отдать сокровище, которое только что нашла.

Этта взглянула на Николаса, вбирая его решительный профиль, и на ум ей пришла одна мысль, не желающая уходить. Простое четкое решение, отчаянно к ней привязавшееся.

Если Сайрус накажет Николаса за то, что тот позволил ей уйти с астролябией, то… возможно, ему стоит отправиться с ней, чтобы этого избежать. Перенестись в будущее, получив доступ ко всем современным чудесам, которые она считала естественными; найти работу, пойти учиться и…

Никогда не увидеть Чейза и капитана Холла. Семью, созданную себе своими руками. Никогда не получить корабль, о котором он так отчаянно мечтал.

Этта знала: желать, чтобы Николас отправился с ней, – эгоистично, и да, в основном она лишь хотела убедиться, что он будет в безопасности. Но она не была готова больше никогда его не увидеть, никогда не узнать, что с ним стало, никогда не услышать тот тихий стон, который он испустил, поцеловав ее. Этта ни в коем случае не обманывалась, будто в ее век царила расовая утопия, и у него ни разу не возникнет проблем из-за цвета кожи, но все-таки в двадцать первом казалось получше, чем в восемнадцатом. Там он мог бы жить жизнью, будучи полноправным ее хозяином.

Протяжно выдохнув, она потянулась коснуться его руки, по-прежнему помогающей ей идти по скользким ото мха камням.

Ты не можешь решать это за него. Только за себя.

Дом маячил прямо по курсу. Дом был Нью-Йорком, дебютом, мамой, Элис и…

Воздух стал холоднее, чем до ливня, она поежилась, и чуткий Николас притянул ее к себе, пока они шли по тропинке к темной арке каменных ворот. Этта обернулась к огромному лику, взирающему сквозь заросли, проросшие через полости и трещины в камне. Слои камня, из которого были высечены остроконечные пики башни, охватывали друг друга, словно лепестки лотоса.

– Давай немного отдохнем, – сказал Николас, когда они зашли под прикрытие арки ворот.

Дождь все еще накрапывал – плевался, как всегда говорила Элис, – а деревья и строения буря уже промочила насквозь. Ей хотелось улучить минутку, чтобы попробовать отжать платье, но… и идти тоже хотелось. Этта понимала – так, как никогда раньше, – что время обладало неподдельной ценностью. Да, понимала. Но почему же какая-то маленькая потаенная часть ее была благодарна каждой задержке, хотя бы минутной? Возможности хоть секундочку просто побыть рядом с ним, почувствовать его кожу своей, услышать его мысли. Этта не знала, когда пришло осознание, словно бы все это время нависавшее над ней, ожидая, когда же его заметят, и вот теперь накрывшее с головой: чем раньше они найдут астролябию, тем раньше распрощаются. И он столько раз повторял, что не собирается путешествовать после этого, а значит, они распрощаются навсегда.

Прекрати.

– Надо идти дальше. – И перестать думать о невозможном. Перестать увиливать, потому что не готова отпустить… чем бы это ни было.

Мама. Чем больше Этта обдумывала свой заведомо провальный план, тем яснее понимала, что должна провернуть его раньше, чем закончатся семь отведенных им дней. Ей понадобится элемент неожиданности, чтобы вернуться в будущее и сбить маму с опасного пути, – не говоря уже о дополнительном времени, чтобы выяснить, где ее держат.

– Этта, пожалуйста, – проговорил Николас. – Знаю, мы теряем время, но тебе нужно поесть, а мне – убедиться, что поблизости никого нет. Я найду проход. А ты позаботься о своей… ране.

Мольба в его голосе стерла протест с ее губ. Но когда он шагнул прочь, окидывая город пристальным взглядом, она в отчаянии поймала его за запястье.

– Я не хочу расставаться, – сказала она. – Останься, пожалуйста. Я отдохну и поем за несколько минут, и мы сможем пойти искать проход вместе.

Выражение его лица смягчилось:

– Хорошо, Этта. Хорошо.

Девушка села в грязь, прислонившись к одному столбу ворот, Николас устроился у другого. Наконец, Этта увидела, что он делал, оставив ее у ручья: вырезал из дерева миски. Выставив одну, Николас наловил дождевых капель в ее выдолбленное брюхо и передал ей. Она залпом выпила все за один глоток, снова выставила под дождь, чтобы собрать еще, как и он. Порывшись в насквозь промокшей сумке, он с печальным видом вытащил отсыревшую рубашку и протянул ей небольшую яркую связку – бананы. Этта с жадностью набросилась на один из них, разламывая мягкую сердцевину на кусочки, пока Николас, отчаявшийся выжать свою