мускула: под кожей можно было рассмотреть каждую косточку. Его худоба заставляла вспоминать мумий и болотных людей, но не стоило обольщаться: я знала, что сил у него достаточно, больше, чем у меня когда-либо будет. И, сомкнув пальцы на моей шее, он раздробит позвонки с той же легкостью, с какой я ломаю зубочистки.
Досчитав в уме до десяти, я выдохнула и позволила двери у себя за спиной захлопнуться с громким звуком.
– Сказал тот, кто шарит по чужим компьютерам.
И не испытывает при этом никаких угрызений совести. Раздражение помогло справиться с остатками наведенного магией испуга. О нет, я не собиралась так просто забывать о том случае. Мой жесткий диск – моя крепость. Залез в него – будь готов, я это еще припомню. Особенно в разговорах о приватности.
Диз не обратил на мои слова никакого внимания.
– Прекрати ее пугать, – тогда потребовала я.
Наконец он повернулся ко мне. Медленно, плавно… Только все равно в его движениях ощущалась угроза.
Серые глаза внимательно изучали мое лицо. В этом облике он был одновременно похож на себя и не похож. Острые, обтянутые тонкой кожей скулы. Рот, казавшийся еще шире. Ввалившийся нос. Глубоко запавшие глаза. Когда он смотрел на меня, в них не было веселья, к которому я привыкла. Не было ничего, как и в окаменевших чертах.
Я не отвела взгляда.
– Ее? Или тебя?
– Ты знаешь ответ.
Я не боялась. Его облик не был мне приятен, но страха я не испытывала. Слишком хорошо знала Диза: за всеми его угрозами и предупреждениями он ни разу не навредил мне. И как бы он ни выглядел… Может, я доверяла ему не до конца, недомолвок и чужих, незаметных на первый взгляд игр в ГООУ никто не отменял. Однако я в него верила.
Но было другое чувство, то, которое заставляет жадно смотреть на искореженные обломки машин у обочины шоссе, которое не дает отвернуться при виде уродства…
– Брезгливость, – подсказал он. – Слово, которое ты ищешь.
Блеск. Вместо страха – брезгливость. Мне кажется или это было еще хуже? И что теперь? Отрицать все? Глупо, особенно если учесть, что он чувствовал и понимал мои эмоции лучше меня. Извиниться?
– Любое отклонение от нормы вызывает брезгливый интерес. Любое, – подчеркнула я; а что, я тоже была отклонением по многим параметрам. – Это первая реакция, рефлекторная. Мы не можем нести за нее ответственность. Но вторая, осознанная, то, как мы решаем поступить с нашими рефлексами, – за нее мы отвечаем.
И я надеялась, что моя реакция скажет все сама за себя. Я не собиралась больше бояться.
А брезгливость… С этим уже можно работать.
– Стоять, – приказал он, не оборачиваясь; я и не отметила, как за время нашего короткого разговора девушка почти успела дойти до стены.
И вроде сказал спокойно и тихо, а желание двигаться у нее пропало. Как и у меня.
В комнате на чердаке было душно, ощущение чужой силы давило и пахло сладко и тошнотворно. Гниением. Разложением. Смертью. Я знала, что все это существует только у меня в голове, но все равно с трудом удержалась от того, чтобы не дернуть воротник на платье.
– Перестань, – попросила я. – Мы оба знаем, что ты ей ничего не сделаешь.
– Знаем?
– Знаем, – подтвердила я. – Ты ведь добряк, каких мало, это всем известно. Ты никому не причинишь вреда.
– Опасное заблуждение, – все-таки этот немигающий взгляд, который практиковали все знакомые мне демоны, был чертовски неуютным. – Если понадобится, я причиню вред ей. Я причиню вред тебе. Разница только в том, что в твоем случае я рассмотрю сначала другие варианты. В ее – мне все равно.
На заднем плане девушка вздрогнула и еще больше истончилась, теперь за ее синей юбкой легко угадывались очертания сдвинутых к стене столов.
– Так откуда тебе известен мой ящик? – все, я Диза больше не интересовала. У него была другая проблема, уже почти растворившаяся в воздухе.
– Не знаю я твою почту, я уже говорила! Я вообще, кто ты, не знаю! Послушай, – нервно обратилась она ко мне, – объясни ты этому психу, что понятия не имею, о каких письмах он говорит! Что? – заметила она мой взгляд.
– Ты бы не могла как-то… – я неопределенно махнула рукой. – Материализоваться?
