– Коша, – рыжая качает головой, – кролик разговаривать не умеет.
– Тогда тебе, – отвечаю, начиная испытывать некоторое раздражение от столь наивной непосредственности, и понимаю, что интересующие меня вопросы вдруг все переплелись-перепутались в голове, а я не могу вытянуть из путаницы наиболее важный. Потому спрашиваю первое попавшееся на язык: – О какой твоей шутке все время упоминал Леший?
– О какой? – изображает наивное недоумение Яга.
– Это я у тебя спрашиваю, о какой? – Рыжая мне более чем симпатична, однако я начинаю раздражаться.
– А-а-а… – якобы догадавшись, о чем речь, протягивает она. – Да это он про Царевну-лягушку, которую я Ивану подсунула… Ну я, пожалуй, полечу. Надо ж Лешику помочь усмирить Лихоню. Не то все царства-государства промеж собой передерутся. А ты тут, Кошенька, приходи в себя да помысли, как братца усмирить, дабы он наш лес в покое оставил.
– Погоди, Яга, – хватаю ее за руку и с некоторым усилием усаживаю на скамейку. Я, конечно, знаю сказку о Царевне-лягушке, но чую, что в недомолвках рыжей кроется какой-то подвох. Потому решаю прояснить ситуацию: – Не спеши. От царств-государств не убудет, если они маленько повоюют. Короче, колись давай!
– Чего делать? – Яга испуганно округляет зеленые глазищи.
– Рассказывай, говорю, все как есть про Царевну-лягушку. Чую, мне это знать просто необходимо.
– Ой, Кошенька, да расскажу я все! Только не заставляй меня колоться, – испуганно умоляет она и под моим пристальным взглядом рассказывает настоящую историю про Царевну-лягушку, а не ту сказку, которой потчуют детей.
Если вкратце, дело было так.
Начало, в принципе, правильное. Было у царя, звали его Мудромыслом, три сына. Кстати, умом все трое не отличались. Но младший, его Иваном звали, ко всему был недюжинной силы. А сила, как известно, уму могила. Правда, одно полезное новшество благодаря Ивану появилось, за что порубежная стража искренне ему благодарна.
А получилось вот что. Старшие братья, как, собственно, и весь честной народ, любили пошутить над дурачком. То одну каверзу замыслят, то другую. И радостно им от этого становилось. Вот раз позвали они Ивана и говорят: мол, есть такое поверье, что ежели не останавливаясь обежать рубежи царства, таща за собой крестьянский возок с сеном, то сразу станешь умным, аки тот звездочет, что гостил у них в прошлом году вместе с повелителем южного королевства и рассказывал много интересных историй. Ивану давно надоело, что его дураком кличут, и с утра пораньше впрягся он в приготовленный заботливыми братьями возок и понесся, словно застоявшийся конь. Сами братья, запасшись провизией в долгую дорогу, спали в возке под сеном. Мало того, сзади волочился плуг на три лемеха, оставлявший широкую вспаханную полосу. Долго ли Иван обегал рубежи отцовского царства, Яга не знает, но в итоге получилась первая контрольно-следовая полоса, сильно облегчившая порубежной страже обнаружение и поимку различных лазутчиков и контрабандистов. А Иван с тех пор считает себя необычайно умным и бьет всякого осмелившегося назвать его дураком, мотивируя тем, что лишь у него одного со всего царства хватило ума на такой забег.
История интересная, однако напоминаю Яге, что желаю слышать именно про Царевну-лягушку. Вздохнув, та продолжает.
В общем, Мудромысл, тоже своеобразного ума человек, решил оженить своих сыновей, думая, что хоть семейная жизнь остепенит его оболтусов. Ну и, как в сказке говорится, не придумал ничего умнее, как заставить отпрысков стрельнуть из луков с закрытыми глазами. В какую сторону чья стрела улетит, там царевич и должен взять в жены первую попавшуюся девку, лишь бы та подходила по сословию и была целомудренна.
Услыхала про это Яга. А она ж первочеловек, а значит, все человеческое ей более чем не чуждо. Вот и решила подшутить над дурачком. Посланная ею анчутка повернула Ивана так, что тот пульнул в сторону леса. Дурень, он дурень и есть, куда стрела полетела, туда и поперся напрямую через буреломы, аки лось. На третий день вышел к болоту у Лихониного холма. А там сидит анчутка, обернувшаяся по наущению Яги большой лягушкой с золотой короной на маковке и во рту его стрелу держит.
Ну, дальше все как в сказке. Только сказка-то писалась по сценарию Яги, а под личиной Василисы Прекрасной скрывалась все та же анчутка. И на меня рыжая бестия натравила Ивана ради шутки. Думала, посмеюсь я над дурнем да прогоню его восвояси. Ан когда поняла, что перед дурной силой и бессмертие не устоит, повелела анчутке вернуться к Ивану. Да было уже поздно, я сгинул, и все поверили, будто безвозвратно.
– Ты уж прости меня, Кошенька, – закончив повествование, Яга смотрит жалостливым взглядом, – я не со зла. Кто ж знал, во что шутка выльется…
– А что с анчуткой-то? – не обращаю внимания на ее мольбу. – И кто вообще эта анчутка такая?
– Анчутка-то? Дык первотварь обычная, кто ж еще. А живет она теперь во дворце. Поначалу молила, дабы позволила я ей скинуть людскую личину да к обычным проказам вернуться. Потом свыклась, во вкус вошла. Ох и вошла во вкус… Говорят, никому во дворце от нее житья нет. А еще говорят, ты не поверишь, будто понесла она от Ивана. Врут, знамо. Не может первотварь от
