человека понести.
– Дуракам закон не писан, – ухмыляюсь я.
– Это да, – соглашается рыжая.
– Яга, а кто такие первотвари?
– Знамо кто – первые твари, которыми Создатель населил миры: анчутки, мавки, болотники, кикиморы и все те, кого людишки по злобе и недомыслию нежитью кличут. Да они и нас, прародителей своих, нежитью кличут, дитятки непутевые.
– Не понял. Кто чьи дети и прародители?
– Ох, Кошенька, – качает головой зеленоглазка. Она поняла, что я особо не серчаю на нее за злую шутку, и уже не спешит улетать. – Совсем ты все позабыл. Оно, может, и к лучшему. Мне ой как много вспоминать не хочется. Прямо-таки некоторые века так бы целиком из памяти и вычеркнула. Первых-то людей мы рожали. Но не дал им Создатель вечной жизни, и век каждого поколения все меньше и меньше становился, пока до ста годков не снизился. Тогда короткоживущие смертные от зависти невзлюбили тех, кто больше их живет, прозвали нечистой силой и принялись уничтожать, да так рьяно, что за несколько веков почитай всех и извели. Ох и тяжко же было видеть, как наши дети друг друга уничтожают. Решили мы не рожать больше детей, отдав мир короткоживущим потомкам. Позже многим из нас людская злоба передалась. Вон Вий с Лихоней что творят теперь. Да и ты злыднем не хуже их был. Мы-то с Лешиком хоть понапрасну вреда не творим. Ну, токмо ради шутки, кхм… Есть, правда, и такие, как моя сестрица Кострома. Ее народец любит и чтит. Вот кого отыскать-то надо, чтобы Лихоню усмирила. Она всегда умела промеж нас лад устроить.
Решаю не спрашивать, кто такая Кострома, ибо мой мозг и так перегружен сверх меры, и сон, если это сон, начинает казаться утомительным и грозит стать кошмаром.
Но все же, вспомнив про гигантскую лягушку из подземного озера, не удерживаюсь и задаю еще один вопрос:
– А вот это вот большое и квакающее, – описываю круг руками, показывая нечто необъятное, – что живет внизу в пещере, это кто? Тоже кто-то из перволюдей, сросшийся с наброшенной личиной?
Рыжая хмурит брови, соображая, о ком я говорю. Но вот черты ее лица проясняются, и она весело смеется.
– Маркуль-то первочеловек? Ой, уморил ты меня, Коша! То ж твой ездовой лягушонок. Ты его цельных пять веков вскармливал.
– М-да… А этот твой ворон-мутант, он кто?
– Карлуша это, а не мутан. Он первозверь, как и твой Василий, – Яга кивает, указывая на шипящего на Карлушу кота, – и Машка, и другие твои питомцы.
– Ясно. А почему все в одном экземпляре, а кроликов несколько?
– Как это несколько? – удивляется Яга. – Кролик у тебя тоже один. Первокрольчиха у Лешика живет.
– Не. Я точно видел одного кролика под яблоней, а одного в капусте.
– А то один кролик и был, – отмахивается рыжая. Просто ему сразу и яблочка, и капустного листа захотелось. Ох и непонятливый ты стал, Кощеюшка…
6
Накормив меня вкусным кулешом, который, как Яга заявила, научил ее готовить я, рыжая улетела. Сложив крыло параплана в похожую издали на ступу плетеную корзину, отказавшись от помощи, Яга так резво побежала вверх по каменной лестнице, что я едва поспевал за ней, даже шагая через две ступени.
– До встречи, Кошенька! – крикнула она, вбежав на террасу, и, не останавливаясь, прыгнула со скалы.
Когда прозвучал хлопок раскрывшегося крыла параплана, мне показалось, что это разорвалось мое сердце.
Но вот из-за парапета поднялся парящий аппарат, и я увидел, как Яга, держась за стропы, ловко забирается в корзину.
– Чокнутая! – машу рукой ей в ответ.
– Кар-р, – раздается над головой.
– Придурок картавый! – ору вслед догоняющему Ягу ворону. – С вами заикой стать недолго.
Спускаясь вниз, думаю о том, как много вопросов осталось невыясненными.
Во-первых, как связаться с Ягой и Лешим? Ясно, что надо как-то поколдовать с водой, набранной в посудину. Но как это
