Чтобы в случае чего отбиться могла от врага.
– Добро. Уж до островов-то они наших людей всяко довезут, – кивнул князь. Потом добавил: – Клятву надо на их книге взять святой, что никому, кроме магистра их, о нас не расскажут.
– И пригласить бы его в гости стоило.
– Сначала посмотрим, как дружба наша сложится. Мы на их Распятого посягать не станем. А они пускай нас не трогают.
Теперь кивнул Крок, и Ратибор устало потянулся:
– Вроде всё на сегодня? А, вот же… Забыл… Схожу гляну, что там за чудище наши отловили.
– Мне с тобой?
– Стоит ли? Дознатчики уже, небось, всё выпытали, что нам нужно. А картина после их работы неприглядная… Лучше отдохни. Завтра с Добрыней всё обсудим да с тамплиерами. И будем собирать их в дорогу.
Распрощались. Крок ушёл к себе, а князь открыл потайную дверцу в стене, взял со стены лампу масляную, спустился по лестнице в подвал, где на глубине нескольких саженей находилась тюрьма для таких вот пленников.
В пыточной было душно от факелов и жаровни, на которой калилось железо. Одетый в кожаный фартук с засохшими брызгами крови, дородный детина зверски вращал глазами, потрясая перед растянутой на колесе людоедкой раскалённым докрасна железным прутом. Дверь со скрипом распахнулась, и на пороге возник князь. Мгновенно прут полетел обратно в жаровню, и палач склонился в поклоне:
– Прости, княже, молчит, зараза! Как ни пугал – молчит, будто язык откусила!
Толмач в углу кивнул в знак согласия.
– Ну да… Мы, славы, мягкосердечные. Женщину трогать, хоть и людоедка она, душе противно… Она, видно, сообразила, что к чему, теперь смеётся над нами.
Князь вздохнул:
– Хоть что-то сказала?
Оба дружно замотали головой.
– Нет, княже.
Ратибор подошёл поближе к пыточному колесу, посветил себе лампой… и едва не охнул: лет семнадцать ей… Не больше. И череп не сплюснутый. Коли не знать – так и не скажешь, что из людоедов. Щёки чистые, без картинок этих синих… Разжал её рот, хоть та изо всех сил мотала головой – зубы целые на диво! Без дырок, в которые нефрит вставлен… Это что получается – майя стали лазутчиков готовить? Где же они таких вот целых, не исписанных, не изрезанных берут? Плохо дело.
– Спроси, как её имя.
Толмач пролаял вопрос, но пленница отвернулась в сторону. Князь ухватился рукой за подбородок, но та вырвала голову и смачно плюнула ему в лицо… Все замерли – и палач, и переводчик. А девушка злорадно оскалила зубы, что-то быстро заговорила, спеша до того, как её убьют.
– Она вещает, княже! Говорит, что настанет день – и придут истинные воины, и уничтожат всех бледнокожих и их приспешников, и сложат из их сердец пирамиды выше самых высоких гор, и воссияет вновь сила майя, которым суждено править самим Временем…
– Вон, оба!
В глазах Ратибора вспыхнул жуткий свет гнева, и под их взглядом вещунья начала затихать.
– Что не ясно?!
Оба слава торопливо выскочили прочь из камеры пыток и услышали, как позади лязгнул засов, запирающий массивную дверь. Толмач сделал знак, отгоняющий нечистую силу:
– Озверел наш князь… Как пить дать убьёт!
– Не убьёт… Но изувечит точно!
Прислушались, но дверь была сделана на совесть, почти ни звука не доносилось из-за массивных плах красного дерева. Потом вдруг пленница дико завопила, но крик резко оборвался, будто ей вогнали кляп в рот… Снова тишина… Прошло примерно с полчаса.
– Всё. Кончил её князь…
В этот момент лязгнул засов, и на пороге вырос Ратибор с укрытым плащом безжизненным телом на руках.
– В порубе где место есть получше?
Палач мгновенно откликнулся:
