– Заходи, кто хочешь, бери, что хочешь, – проговорил Лаки, прищурился, чтобы в полутьме разглядеть детали.
За стойкой, возле стеллажа со спиртным – мумия кенга, над двойной дверью – башка норушника, у входа, прямо над Лаки – кабанья голова. Экземпляр явно мутировавший: рыло делится на два пятака, соответственно не пара бивней, а две, глаза даже после смерти твари не утратили свирепость. Сталкеры относятся к кабанам пренебрежительно, а зря – кабаны не боятся подходить к самому Периметру, они погубили примерно треть людей из всех, убитых мутантами.
Под кабаньей головой справа от двери – железная тарелка с молотком на полочке и лист крупного формата, где жирным шрифтом напечатано: «Шалом, бродяга! Расслабляйся, пей, гуляй, но платить не забывай!».
Лаки поставил рюкзак к ногам, ударил молотком в импровизированный гонг, предположив, что он здесь вместо звонка или колокольчика. Спящий встрепенулся, схватил пистолет и рухнул на пол вместе со стулом. Матерился он громче, чем падал.
Нижняя дверь колыхнулась вперед, и выкатился хозяин на самодельной тележке, с двустволкой в руках, в широкополой шляпе с пером, от ног Шалома остались обрубки сантиметров по двадцать. Позади тележки был оборудован упор, чтобы инвалида не опрокидывало отдачей, когда он стреляет.
– Я не понял, шо за шум, а драки нет? – воскликнул он с деланным одесским акцентом. – Шо тут происходит? Барни, ты шо расшумелся?
Пострадавший сталкер продолжал материться, тереть ушибленную поясницу.
– Говорил тебе, ступай восвояси, а ты шо? За номер рубля пожалел?
– Я пустой иду, – проворчал сталкер по прозвищу Барни, указал на Лаки, стоящего у входа. – Шумел в основном он.
Шалом вскинул голову и сфокусировал взгляд на госте, но не рассмотрел его – то ли видел плохо, то ли было слишком темно. Бросив ружье, он схватил деревянные опоры с ручками, оттолкнулся от дощатого пола и покатил к Лаки, который пошел навстречу.
Как и многие его знакомые, Лаки избегал инвалидов, потому что каждый раз перед таким человеком чувствовал себя неловко, словно он провинился тем, что стоит на собственных ногах. Шалом подкатился к нему, запрокинул голову. На вид лет ему было лет сорок пять, характерный нос с горбинкой, карие, чуть навыкат глаза, брови «домиком», что придавало выражению лица некий театральный трагизм.
– Привет, старина. Не узнал? Лаки.
– А, Счастливчик! – обрадовался Шалом и протянул руку, Лаки пожал ее. – Я по тебе скучал! У меня припрятана бутылка крымского портвейна, будешь?
– Спасибо, я завязал…
– Ах, как жалко. Что ж так?
– Вот так, дурею я от спиртного. Но не расстраивайся, будет тебе с меня польза, – Лаки постарался подделать одесский говор, но не получилось. – Кое-что нужно у тебя купить.
– Таки шо-то, шо стреляет и гремит? – Шалом подмигнул.
– Нет, что-то острое и холодное. Есть?
– Ааа, иди за мной. А ты, Барни, шо вылупился? Выпил пиво – проваливай, тут тебе не здесь! У меня только бункер забесплатно.
Раньше Лаки не бывал на складе Шалома. Они миновали захламленную спальню с керосинкой на тумбочке и остановились перед добротной железной дверью. Шалом отстегнул от пояса связку ключей, вставил один из них в замочную скважину, которая была на уровне его глаз – там, где у Лаки начинались ноги. Раздался щелчок.
– Шо смотришь, помогай!
Петли пронзительно заскрипели, аж мороз продрал по спине. За дверью находился бетонный скат, а дальше – темное помещение неясного размера. Шалом щелкнул выключателем, и в подвале загорелась лампа.
– РИТЭГ, – с гордостью проговорил он, спускаясь по скату. – Вояки сказали, шо лет пятьдесят электричество будет давать. Такая себе маленькая ядерная электростанция.
– Круто, – без энтузиазма сказал Лаки, его мысли водили хоровод вокруг Брюта и Юли, запертой наверняка в таком же подвале.
Он ощущал себя Марио из старинной игрушки, в которую играл отец, когда Лаки пешком под стол ходил. Там усатый итальянский сантехник выполнял квест, чтобы освободить принцессу. Сказал бы кто Лаки раньше, что так и его жизнь в будущем сложится, насмерть застебал бы провидца, но получается, что это судьба – изощренная шутница.
В подвале вдоль стен стояли шкафы. Шалом распахнул тот, что слева, и Лаки обалдел: контрастируя с черным бархатом,
