готовясь к ее бурной реакции.
— Рани, да вы с ума сошли! Вам нельзя на церемонию! — Ашта, как и предполагалось, всплеснула руками и даже картинно приложила руку к сердцу.
— Я нахожусь во вполне здравом уме! И хочешь ты того или нет, в сад я попаду! — произнесла жестко, наблюдая, как на глазах меняется лицо служанки.
Как на нем появляется неуверенность и даже страх. Смуглая кожа чуть бледнеет, а девушка начинает нервно покусывать и без того слишком яркие губы.
Все-таки рабыня она и есть рабыня. Смирение у нее в крови. Я же не единожды убеждалась, какое влияние на девушку оказывает простая смена тона голоса или строгое выражение лица. Подобное проявление власти неминуемо толкает рабов к подчинению воле хозяина. А роль хозяйки за последние недели я освоила довольно неплохо. Пришлось, хоть и было противно. Зато сейчас настало самое время собирать плоды своих трудов.
Ашта в неуверенности мяла подол хитона, колеблясь с ответом. А же уже привычно взялась ее подтолкнуть.
— Так что решай сама. Либо ты поможешь мне. Либо я запру тебя, как в прошлый раз, чтобы не мешала!
— Вы не посмеете! — чуть ли не выкрикнула служанка, но тут же осеклась, запоздало вспомнив, с кем разговаривает.
— Еще как посмею! А вздумаешь говорить со мной в таком тоне, простым запиранием в купальне я не ограничусь! Поняла?
— Да, прошу прощения, рани, — повинно склонила голову рабыня.
— Так что? Помогаешь или…
— Что нужно делать? — осторожно поинтересовалась помощница, подняв на меня карие до черноты глаза.
— Ничего особенного. Ты просто одолжишь мне свою одежду!
Спустя полчаса я стояла в неприглядном коричнево-сером хитоне, какие носит только прислуга, и тщательно наматывала на голову такой же неприглядный палантин. Мне во что бы то ни стало нужно было закрыть брачную метку на лбу, иначе от всей этой маскировки не будет никакого толка.
Как ни странно, на выручку пришла Ашта. С широким платком она управлялась куда ловчее меня, и вскоре мы обе вышли из покоев и низко склонили головы, стараясь не показывать лица прохожим. Впрочем, оных почти не встретилось. Да и вышли мы, как и положено прислуге, со стороны кухни, непривычно пустынной и тихой.
Во время проводов и последующих за ними двенадцати дней скорби не принято вкушать богатую еду, так что у дворцовых кухарок ближайшие дни вряд ли будет много работы.
Меж тем в саду начинало ощутимо холодать и смеркаться. На деревьях зажигались первые бледные фонарики. А в сторону прудика и вовсе спешили слуги с факелами.
Мы последовали за ними и вскоре оказались в самом центре готовящегося ритуала. Здесь, вокруг овального, чуть вытянутого пруда, собрались уже все дворцовые обитатели. Мы с Аштой тихонько пристроились в ряды прислуги и стали осторожно наблюдать за приготовлениями, стараясь не пересекаться ни с кем взглядом.
Из-за спин стоящих впереди слуг самого пруда было почти не видно, зато я хорошо видела расположившихся на той стороне жен раан-хара. Да это были именно они, вряд ли их можно спутать с кем-то еще. Почти все женщины были облачены в серые траурные паранджи, лишь только трое носили скромное сареи, подобающее случаю. Среди них в неясном вечернем свете я узнала и Мелиру. Лицо ее, как и лица остальных девушек, застыло в оцепенении, печальный взгляд был устремлен куда-то вниз, а руки крепко стискивали ткань сареи.
Время от времени с того берега долетали надрывные всхлипы и протяжный плач, походящий на скулеж. На фоне общей тишины и безветрия плач этот казался особенно жалобным, пробирал до самой глубины души, рождая внутри глухую тоску и уныние.
А потом я все-таки умудрилась выглянуть из-за плеча крупного парня, что стоял впереди, и увидела ту, ради которой мы собрались в этот час на ритуальной церемонии.
Кьяра.
Она лежала в узкой ладье, усыпанная белыми цветами, с ног до головы замотанная в паранджу. Белое одеяние ее светилось на фоне черной воды и утопающего в вечерних сумерках сада. Темная ладья чуть покачивалась на исходящей паром воде, навевая мысли о чем-то зловещем и потустороннем.
Я почувствовала, как по позвоночнику побежали мурашки, а внутрь ледяными щупальцами скользнул холод.
Резко вздрогнула и сцепила кисти рук в интуитивном желании согреться.
