– А кто-нибудь из них знал, на что ты их проверяешь, зажигая перед ними лампочку? Они знают, что не такие, как все?
– Один, – сказал Сатвик. И минуту молчал. – Один знает.
Много дней спустя он последний раз позвонил мне ночью. Из Денвера. Его последний звонок.
– Думаю, нам нельзя было этого делать, – удивительно резко проговорил он.
Я, протирая глаза, сел на кровати.
– Чего делать?
– Нельзя было собирать эту штуку, – сказал он. – То слабое место реальности, о котором ты толковал… думаю, нам не положено было использовать его таким образом. Для проверки.
– О чем ты говоришь? – Свет фонаря с парковки косо падал в окно, рисовал бледную полосу на полу. За ночь комната выстывала. – Что случилось? – спросил я.
– Я снова видел того мальчика.
– Кого?
– Мальчика из Нью-Йорка, – повторил он. – Я его сегодня видел. Он ко мне приходил.
Голова у меня еще не работала. Я мучительно пытался понять.
– Мальчик… – Я еще не проснулся, мне бы кофе выпить. – Чего он хотел?
– Думаю, он приходил меня предупредить.
И Сатвик дал отбой.
19
Я еще несколько дней пытался ему дозвониться, но Сатвик не отвечал. Словно пропал с лица земли вместе со своей шкатулкой. Звонки сразу перебрасывались на голосовую почту. Я проводил ночи в лаборатории, спал на кушетке. В лаборатории меня застал звонок от его жены.
– Нет, – ответил я, – с понедельника.
Она плакала в трубку:
– Он каждый вечер звонил домой. Ни разу не пропустил.
– Уверен, с ним все хорошо, – солгал я.
После разговора я взял пиджак, ключи и вышел. Прокатная машина блестела под фонарями парковки.
«Они знают, что не такие?» – спросил я его.
«Один, – ответил он. – Один знает».
Я нажал газ, вылетел на дорогу на желтый свет.
Чем сложнее система, тем больше в ней может поломаться. Об этом говорил Забивала.
Всё поломалось. Прожектор. Моторчики для коллапса волны. Может ли прожектор увидеть темноту, если видит только свет?
На шоссе я вылетел через две минуты.
Стук в дверь.
Ее лицо в щелке.
– Джой, – сказал я.
Она оставила дверную створку качаться, повернулась и ушла в глубину квартиры. Слов не было. Они пришли много позже.
В постели она прижалась теплой щекой к моему плечу. Я рассказал ей про Сатвика. Про звонок его жены.
Она лежала молча, не заговаривала. В темноте у нее была форма. Изгиб бедра.
– Каждую ночь снятся кошмары, – сказал я.
– Они пройдут.
– Что ты понимаешь в сновидениях?
Она по голосу услышала, что это вопрос, а не насмешка.
– Звук и прикосновения, – сказала она. – Но я помню, как видела сны. Это было так давно, что не знаю: помню, как видела, или помню, как видела во сне? А может быть, это одно и то же.
– Может быть, – согласился я.
– Сегодня пришла новая угроза, – сказала она. – Письмо на адрес лаборатории. Я подслушала, как Джереми говорил о нем в коридоре.
Тень шевельнулась. Я не видел ее, но чувствовал ее руку на своей груди.
– Так что тебе снится? – спросила она.
