причины. Есть ли в нем необходимость?
– Это религия, а не наука.
Он снова поймал мой взгляд, отраженный в стекле.
– Был один ученый, Стивен Вайнберг, его часто цитируют: «Чем более постижимой представляется Вселенная, тем более бессмысленной она кажется».
– Я помню эту цитату.
– Разве вы не видите, что именно это дал нам ваш опыт?
– Что же?
– Свет под оболочкой, – произнес он. – Смысл всего. Он существовал с самого начала.
Отвернувшись от окна, Роббинс вернулся к столу, упал в кожаное кресло.
– Вы не знали, что я – один из близнецов? Не знали. Так и есть.
Я попытался представить себе мир, где их двое.
Он, словно прочитав мою мысль, продолжил:
– Брат умер при родах.
– Очень жаль.
– Мальчиком, в католической школе, я пытался понять, как мы с братом обрели душу, находясь в одном теле. Душа этого тела разделилась надвое? Или на то краткое время, что мы были едины, в одной бластоцисте содержались две души, чье присутствие и вызвало разделение на два тела? Двоение – несомненно, ошибка, но какого рода? Может, присутствие двух душ вызывает раздвоение, а не порождается им. Или, может, у нас с братом была одна душа на двоих? Кому она досталось: мне или ему? Или у нас была общая душа?
Теперь я начал понимать, какой демон его терзает. Такое детство могло сформировать этого взрослого. Врач, ставший пастором, ставший… чем бы он ни стал, он сидел передо мной.
– А что же люди, у которых вовсе нет души? – продолжал он. – Кальвинисты учат, что нам еще до рождения предопределено, кто будет спасен, а кто нет. Может быть, они правы?
– Не думал, что вы кальвинист.
– Никогда им и не был, – ответил он. – Помнится, жизнь и прежде заставляла меня размышлять о том, что нас разделяет. Откуда берутся убийцы? Я смотрел в глаза этих людей и не видел ни сожаления, ни раскаяния – они просто не думали о чужих жизнях. Можно ли, глядя в лица ближних наших, не задуматься, что есть среди нас и лишенные искры человечности?
– Что вы вздумаете проверять в следующий раз? – съязвил я. – Тест на социопатию?
– Посягнув на право, принадлежащее одному Господу, мы сами навлекли на себя катастрофу.
– Какое право?
– На истинное зрение, разумеется, – на распознание в человеке сознания или отсутствия такового. – Он помрачнел. – Эксперименты меня больше не интересуют. Не вы один теряете людей.
Смысл его слов дошел до меня не сразу, но, когда это случилось, я словно под поезд попал.
– Кого вы потеряли?
По лицу Роббинса было видно, что проговорился он нечаянно. Он медленно улыбнулся и промолчал.
– Зачем вы солгали про Брайтона?
– Говорю вам, это имя мне неизвестно.
Посмотрев на него, я вдруг догадался:
– Так вот зачем вам охрана!
Он тихо хихикнул. Если раньше взгляд его был усталым, то теперь совсем погас.
– За одними тайнами мы гоняемся. От других бежим. Как неживое порождает живое? Что мы: ткани или искра? И последняя тайна – та, на которую однажды каждый получит ответ.
– Это какая же?
– Что станется с горящим в нас огнем после смерти? Я пока не готов искать ответа.
– Я тоже.
– Тот, кто верит в Бога, мистер Аргус, неизбежно верит и в дьявола. Спросите себя, кто из двоих к вам ближе? Мне случалось терять веру. Какая великая ирония в том, что встреча с дьяволом может привести человека к Богу!
Рука его шевельнулась под столом. Едва заметно.
