– Мне так не показалось.
Я вернул ей фото.
– Это снималось несколько лет назад. – Викерс убрала снимки во внутренний карман. – Теперь они стали осторожнее. Не так легко к ним приблизиться.
– Вам, кажется, удалось, – заметил я, размышляя над ее словами. Корпоративный бюджет. Таблицы… – Вы на них работаете.
– В некотором смысле, – поправила она. – Точнее, я работаю на фонд. Их вижу лишь изредка, в кабинетах, но я не обманываюсь. Все указания исходят непосредственно от них. Я – полезная маленькая пчелка – или была такой. Они, по большей части, набирают сотрудников прямо из Лиги Плюща[3], хотя, если попадется талант в другом месте, подберут и его. Ищут головы, способные к синтезу данных из широкого круга источников. Это особый дар, и я это умею лучше, чем они думают. Лучше, чем они ожидали – что и привело нас сюда. Я слишком хорошо сделала свою работу.
– И ушли с нее, как я понимаю?
– От них не уходят, – улыбнулась она. – Те, кто работал на фонд, из него не уходят. Сбегают. Закрываешь свой счет в банке и пускаешься в бега, потом тебя ловят. Так всегда кончалось.
– Значит, были и другие?
Она кивнула.
– За эти годы я нашла сведения о нескольких. Они требуют верности, а если ее не получают, обеспечивают молчание. Навсегда.
– Если так всегда кончается, какой смысл бежать? Почему было не остаться, как полезной и усердной рабочей пчелке?
– Потому что я узнала больше, чем они думают. Узнала, кто они на самом деле. – Она замолчала на полуслове и взглянула на меня. – В фонде я впервые наткнулась на ваше имя.
– В связи с экспериментом.
Она покачала головой:
– Гораздо раньше. – Отвернувшись, Викерс пошла дальше. – Я участвовала в сборе информации и оценке групп, готовила материал для премии «Дискавери». Мы следили за разными темами. Там сложная система оценки, выбора работ, требующих особого внимания. В список попадают сотни проектов и тысячи имен. Я поначалу думала – мы пытаемся отобрать достойнейших, но понемногу поняла, что там другое.
– И что же?
– Заявленные цели фонда – ложь. Мы не стремились награждать за достижения. Мы пытались их предсказать.
– Предсказать?
– Да.
– Зачем?
Она не ответила. Просто повернула обратно к трейлеру и сменила тему:
– Брайтон в пентхаусе о чем с вами говорил?
– Он много наболтал всякой бессмыслицы, – ответил я.
– Я бы попробовала разобраться.
– Он толковал о волнах. Об антропном принципе. О роге Гавриила.
– Ах, о роге, – протянула она. – У него слабость к классике. Еще что-то упоминалось?
Я стал вспоминать. В памяти мелькнул лифт. Металл под щекой. Я встряхнулся.
– О каком-то аберисе или абрексе.
– Абераксия.
– Точно, так и звучало.
– Значит, она все же существует. Что Брайтон о ней говорил?
Вот она, игра. Плати или пасуй. Я читал это в ее взгляде, в том, как она ждала ответа. Я остановился. Викерс сделала еще два шага и только тогда заметила, что идет одна.
Она обернулась ко мне. В любых переговорах, в любой торговле должна быть черта, которую нельзя переступать. Я до своей дошел. Викерс хватило ума это понять. Торговля – это когда не только даешь, но и получаешь. Пришла моя очередь задавать вопросы. Она бесстрастно ждала.
– Зачем Брайтон хотел меня убить? – спросил я. – Зачем убил моего друга?
