уютную комнату, обшитую темным дубом с крестовыми сводами и тройным готическим окном, глядящим с высокого утеса на уединенную долину. Пока он говорил, боковым зрением я видел угольный силуэт Черномаза. Тот крался возле западной стены и все царапал новые панели, прикрывшие старинные камни.
Я сказал слуге, что, должно быть, камни источают какой-то запах, недоступный людскому носу, но на нежное обоняние кошек действующий даже сквозь новые деревянные панели. Сам я так и полагал. А когда слуга заподозрил наличие в доме крыс или мышей, я ответил ему, что крыс здесь не водилось триста лет, а полевым мышам из окрестных полей просто нечего делать среди каменных стен, где их и прежде-то не было. Днем я повстречался с капитаном Норрисом, он тоже не сомневался в том, что полевые мыши со всей окрестности не могли вдруг переселиться в замок.
Той ночью, как всегда отпустив слугу, я отправился в собственную опочивальню, которую избрал для себя в западной башне, – из кабинета в нее вела каменная лестница, частью сохранившаяся с древних времен и выходившая в пристроенную заново короткую галерею. Комната была круглой, с очень высоким потолком, без деревянной обшивки стен – их я занавесил арасскими гобеленами, мной самим подобранными в Лондоне.
Убедившись, что Черномаз со мной, я затворил тяжелую готическую дверь и стал готовиться ко сну при свете электрических ламп, весьма удачно изображавших свечи. Наконец я выключил свет и опустился на кровать с четырьмя резными столбами под балдахином. Достопочтенный кот привычным образом расположился поперек моих ног. Занавешивать окно я не стал, чтобы иметь возможность видеть небо через узенькое окно. Небо еще светилось, и тонкий переплет окна изящно вырисовывался на фоне отсветов заката.
Через какое-то время я, должно быть, уснул – помню, что потерял нить какого-то странного сна, когда кот вдруг резко поднялся. Я видел его силуэт в слабом свечении неба: он вытянул голову и, опираясь передними ногами на мои лодыжки, подбирал задние, готовясь к прыжку. Кот глядел на какую-то точку в стене к западу от окна, вид ее ничего не говорил мне, но теперь и я не мог оторвать от нее глаз.
Понемногу я осознал, что Черномаз не попусту поднял тревогу. Не знаю – взаправду ли шевельнулся тогда гобелен. По-моему, шевельнулся, только чуть-чуть. Но могу присягнуть: за ним слышен был тихий торопливый топоток крысиных или мышиных лап. Не теряя мгновения, увесистый кот прыгнул на гобелен и, сорвав его собственной тяжестью, открыл передо мной древнюю стену… Влажные камни, кое-где заляпанные реставраторами, не обнаруживали никаких следов разгуливающих грызунов.
Черномаз суетился возле стены, обнюхивая и ощупывая упавший ковер, и временами пытался просунуть лапу между стеной и дубовым полом. Ничего не обнаружив, некоторое время спустя он устало вернулся на свое место поперек моих ног. Я не шевельнулся, но заснуть в ту ночь уже не сумел.
Утром я расспросил всех слуг, но никто из них не ощутил ничего необычного, разве только кухарка обратила внимание на кота, ночевавшего у нее на подоконнике. Посреди ночи он принялся вдруг орать и разбудил воплями кухарку, успевшую заметить, как он устремился через приоткрытую дверь на лестницу. Я проспал до полудня, а после отправился к капитану Норрису, которого мое повествование чрезвычайно заинтересовало. В странном случае, пустяковом, но все-таки любопытном, он узрел некие показавшиеся ему живописными подробности, которые заставили его обратиться к примерам из местных преданий о привидениях. Крысы смутили его не менее, чем меня, и Норрис одолжил мне несколько мышеловок и парижскую зелень. Возвратившись домой, я велел слугам разместить отраву и ловушки на стратегически важных направлениях.
Возвратился я поздно, едва ли не полусонным, но дремоту то и дело нарушали сны самого жуткого содержания. Мне казалось, что с огромной высоты я взираю в какой-то сумеречный грот, наполненный грязной жижей, а посередине, по колени в этой жиже, седобородый бес-свинопас подгоняет посохом стадо рыхлых, отвратительных бледных тварей, чей облик наполнил меня предельным омерзением. И когда, выполнив свое дело, он кивнул и застыл, вонючая пропасть неподалеку извергла огромную стаю крыс, пожравших и старика, и тварей.
Ужасное видение это нарушили движения Черномаза, как и обычно спавшего у меня на ногах. На этот раз мне не нужно было гадать о причине его ворчания, шипения и страха – кот впивался когтями в мои ноги, не думая о производимом им эффекте: все стены спальни словно ожили, отовсюду доносился тошнотворный звук – мерзкий шорох движений голодных огромных крыс. Было совершенно темно, я не видел, что творится за гобеленами – упавшее полотно подняли еще с утра, – страшно было включать свет.
Едва колбы ламп наполнились светом, я увидел повсюду шевеление, под гобеленами пробегали какие-то комки, заставляя иные из странных рисунков выплясывать танец смерти. Но от света движение исчезло едва ли не мгновенно, и звук вместе с ним. Выпрыгнув из постели, я стал тыкать в гобелены длинной ручкой стоявшей возле постели жаровни и осторожно приподнял край одного из полотнищ, чтобы увидеть, что творится под ним. Там не было ничего – лишь старинные камни. И даже кот, казалось,
