Оно ж бывает. Горело сердце и перегорело. А насильно милым не будешь.
– Не понимаю. – Еська кинул в меня комом грязи. – Вот точно не понимаю! Ты выжила, Зося! И не один, не два раза выжила! И дома… и в усадьбе той… на острове. При встрече с подгорной тварью… и потом тоже… подумай. Ты живая! Здесь и сейчас.
Ну да, живая.
И знаю, что надо порадоваться, что не иначе как Божиня за плечом моим стояла, да только нету радости. Пустота одна, будто бы это не Арей там, на поле, выгорел, а я…
– Хорошо… не хочешь так, будем иначе. – Второй ком ударился в плечо. – Ты, помнится, у нас берендеевой крови, а берендеи, слыхал, людей чуют. И значит, будь твой недоазарин скотиной…
– Он не скотина!
– Ага, редкого благородства человек, – фыркнул Еська, вновь в меня грязюкою запуская. Да что ж это такое! Я комок стряхнула. – Задурил девке голову, а теперь ходит, нос воротит, будто бы и знать ее не знает…
– Он…
От грязи я отмахнулась и встала.
– Что? А может, нарочно? Кирея подразнить хотел…
Нет, вот чего ему спокойно не сидится-то?
– …они ж друг друга любят, что два цепных кобеля… а ты, стало быть…
Следующий ком грязи разлетелся перед самым моим носом.
– …дурью маешься. Вот. – Еська отступил, пропуская огненный шарик, каковой, в отличие от прочих, мною сотворенных, и не подумал в грязюку плюхаться. Он вился осою, то подлетая ближе, к самому Еськиному носу, то поднимаясь над головою… – А говорила, что не получается!
Еська произнес сие и руку выставил.
Зря эт он.
Шарик загудел. Затрещал, а после как рассыпался искрами…
– Твою ж…
Тихо было на поле.
Безлюдно.
А жаль, Еська так матерился – соловьи заслушались бы. А мне совестно сделалось… но я ж не просила его за огневика рукою хвататься! И вовсе… сам виноватый!
Но все одно совестно.
– Больно?
Еська глянул исподлобья и ничего не ответил. Руку рукою обнял, баюкает. А мне… что мне сказать-то?
– Вышло, да?
Он тяжко вздохнул.
– Вот за что мне этакое мучение, Зослава, а? Чем я Божиню провинил…
– Сам полез.
– Я ж расшевелить тебя хотел… а еще, чтобы ты голову наконец включила. И думать начала.
– Про экзаменации?
– И про них тоже. – Еська руку протянул. – На вот, лечи теперь… но экзаменации, чую, проблема третья. Пока в твоей голове сердечные разлады, наукам там места не хватит. Поэтому начнем…
Кожа на руке покраснела, пошла мелкими волдырями.
– Ты сама его выбрала, так?
Это он про Арея? От же ж… и тепериче не отцепится, а я и сказать ничего не скажу, потому как совесть мучит зело. Ожоги, они страсть до чего болючие. И лечить-то я умею, да больше мазями, нежели магией. И значится, ходить Еське с калечною рукою деньков пять.
– И значит, увидела в нем чего-то этакого… помимо смазливой рожи.
– Еська!
– Увидела, стало быть. Другая, которая поразумней, небось, старшего взял б. А что, он хоть и рогастенький, зато царевич. И при деньгах. На золоте бы ела…
– …на серебре бы спала.
