Марио прошло чуть меньше двух веков, а его родитель лично присутствовал при сем эпическом моменте? Конечно, мужчины, в отличие от женщин, любят прибавлять (размер, состояние, число любовниц, возраст), а дамы же, наоборот, стремятся убавить (размер, мужчин, возраст), но в случае с Паулем казалось, что число прожитых им лет окажется больше, нежели можно дать на первый взгляд. Решив, что блондинчик – не дама бальзаковского возраста, у которой о дате рождения спрашивать – значит, нарываться на оскорбления, и не тинейджерка, у которой тривиальное «сколько лет?» обусловлено суровым законодательством, задала вопрос в лоб:
– А когда ты родился?
Резкая смена темы озадачила вампира. Он с сомнением посмотрел на меня, но все же ответил:
– Весной 1675-го.
Я закашлялась. По самым приблизительным прикидкам выходило, что со мной сидит почти пенсионер. Видимо, мысли, блуждавшие в моей голове, явственно отражались на лице, ибо клыкастик недовольно заявил:
– Возраст вампира определяется не числом прожитых лет, а тем, насколько мы сами себя ощущаем. И выглядим мы соответственно этим самым ощущениям. Поэтому кто-то в двести лет – юноша, а кто-то в сорок пять – глубокий старик.
Он замолчал, но остальное было понятно без слов: Пауль предпочитал дышать каждым мигом, быть порочным молодым развратником, влюбленным в каждого, сходить с ума от нарушения запретов, быть избалованным мальчишкой, не стареющим душой и телом. Хотя, учитывая нравы тех времен, было проще состариться, став серьезным и расчетливым.
Мы сидели, не говоря друг другу ни слова. Пауль – с блаженной улыбкой, закрыв глаза, подставил лицо морскому бризу. Я – обдумывая историю Марио. Парня было жалко: в его времени – сгорел на костре, а в моем, если удастся его вытащить, – он станет приманкой.
Волны, не подозревая о моих мыслях, неспешно целовали берег. Море на закате горело. Его воды – словно жидкий янтарь, растекшийся до горизонта, – завораживали. Небесный свет медленно мерк, сменяясь чернильной тьмой истинно южной ночи.
– Я понимаю, что тебя впечатлила история Козимо-первого, но смею заметить, что это дела уже давно минувших дней. А мы – сейчас, и мы живы. И если тебя не тяготит бренность бытия…
– Хочешь поесть и поспать? – я прервала витиеватую речь вампира, сообразив, куда он клонит.
– Именно это я имел в виду, – с облегчением и какой-то мальчишеской улыбкой подтвердил Пауль.
Только когда он озвучил простые, физиологические желания, я поняла, насколько устала.
Туристический городок жил своей неспешной вечерней жизнью: зажигались огни, из открытых кафе доносились звуки скрипки и гитары, а на входе стояли приветливые зазывалы, уличные артисты готовились к выступлениям, туристы расчехляли фотоаппараты и видеокамеры.
В месте, где все располагало к отдыху, как благообразно-семейному, так и отрывно-клубному, была своя прелесть – ночлег мы нашли без проблем. Дополнительным плюсом была понятливость хозяйки маленького хостела, которая, получив оплату в двойном размере за каждую из снятых комнат, не задала ни одного вопроса о наших документах.
Когда перешагнула порог собственных апартаментов, усталость накрыла стремительной лавиной. Комнатка в стиле Барби: аккуратное розовое покрывало с рюшечками, свежие цветы в вазе, уютный торшер и кресло, накрытое бежевым пледом. Мило на первый взгляд. Отвратно до сиропной тошноты – на второй. Но мне на это было глубоко наплевать.
Едва нашла в себе силы ополоснуть лицо водой, разделась и буквально рухнула на постель. Думала, сон моментально даст забытье и я до утра буду изображать качественный благопристойный труп, который даже пяткой дрыгнуть не посмеет. Ожиданиям не суждено было сбыться. До полуночи я пребывала словно на границе сна и яви, ворочалась с боку на бок, издеваясь над подушкой и пиная одеяло. Лишь только когда отчаялась, дрема накрыла мою голову покровом из сновидений.
Пригрезившееся было чужим и родным одновременно. Я находилась в заброшенной охотничьей сторожке. Странно, почему во сне не только видела, но и чувствовала все: холод давно не топленного четырехстенка, завывание вьюги за слюдяным окном, запах пыли и мышиный дух. Но хуже всего было ощущение витавшего в воздухе одиночества.
– Наконец-то ты пришла, – сухой, надтреснутый голос заставил меня обернуться.
Лим стоял в дальнем, потемневшем от копоти углу. Изможденное лицо, уставший взгляд старика, прожившего и повидавшего больше, чем хотелось бы, залегшая меж бровей морщина, заметно прибавившаяся седина в грязно-рыжих волосах, а вместо одежды – бесформенная, разорванная хламида. Но самое главное – руки: в кровавых мозолях, связанные впереди пеньковой веревкой.
Демон сделал шаг вперед и пошатнулся. Я, не помня себя, подбежала, обняла, прижалась щекой к груди. Любимый. Мой. Тот, кто мне дорог со всеми его мелкими слабостями и дурными страстями. Тот, кого я всегда буду ждать. Неважно какого, главное, чтобы живого.
