Жертвоприношение

После того как Дэнни ушел спать, мы почти допили вино и, расположившись на диване, стали слушать «Украденные мгновения» Джона Хайатта. Не без сочувствия я внимал истории о семи маленьких индейцах, живущих в кирпичном доме на Сентрал-авеню, где, несмотря на отцовские увещевания, что все будет хорошо, их не покидает ощущение смертельной опасности.

Около одиннадцати часов вечера я поднялся, чувствуя легкую боль в голове и кислый привкус Соаве во рту, и сказал:

– Я иду спать. А ты?

– Приглашаешь меня лечь с тобой?

Я посмотрел на нее, улыбнулся и сказал:

– Да, – благоразумно не добавив «если хочешь».

Я прошел на кухню, чтобы закрутить капающие краны и выключить свет. Фотография «Фортифут-хаус, 1888 год» все еще лежала на столе, лицевой стороной вниз. Прежде чем выключить свет, я взял ее и сунул под мышку, намереваясь повесить на место в коридоре по пути в спальню. Но вдруг поднял фотографию перед собой и уставился на нее с нарастающим чувством тревоги.

Голова молодого мистера Биллингса появилась над вершиной склона, словно он приближался. А рядом с ним, пока большей частью скрытая холмом, виднелась маленькая темная фигурка с двумя наростами на голове, которые могли быть заостренными ушами.

Я крепко зажмурился, а потом снова открыл глаза, убедился, что это не галлюцинация и не белая горячка. Но на фотографии ничего не изменилось. Розарий, на котором по-прежнему лежала одинокая тень молодого мистера Биллингса, солнечные часы, покатая лужайка. И четко узнаваемое лицо хозяина дома, возвращающегося с прогулки вдоль моря. Но в компании с кем?

Тут послышался голос Лиз:

– Ты идешь или собираешься всю ночь провести на кухне? На площадке нет света.

– Иду, – задумчиво ответил я.

Выключил на кухне свет и, проходя по коридору, повесил фотографию на место. Не знаю почему, но я чувствовал, что так будет безопаснее. Точнее, я чувствовал, что молодой мистер Биллингс предпочел бы висеть на стене. А у меня не было ни малейшего желания сердить его по пустякам, особенно оставляя его лицом вниз на кухне.

Господь всемогущий, – подумал я. – Я схожу с ума. Вешаю фотографию, так как думаю, что так хочется людям, изображенным на ней.

Лиз перегнулась через перила, прижавшись к ним полной грудью.

– Ну идем уже. Ванну мы можем принять утром.

Я выключил в коридоре свет, и лестница погрузилась во тьму. Маленькие карлики засновали туда-сюда. Я стал на ощупь подниматься по ступенькам, опираясь правой рукой о стену. Я слышал, как впереди Лиз похлопывает ладонью по перилам, тоже нащупывая себе путь.

– Надеюсь, сегодня мы уже не услышим всех этих стенаний, – сказала она. – Иначе я точно уеду. Причем не оглядываясь.

Добравшись до поворота лестницы, я заметил бледное серебристое свечение зеркала, зыбкое, как напоминание о чьей-то смерти. Я замешкался и едва не потерял равновесие в темноте. Споткнувшись, услышал за плинтусом какой-то скрип, а затем поспешное шуршание, будто кто-то метнулся из одного конца дома в другой.

– Ты слышала это? – спросил я Лиз.

Она остановилась наверху лестницы. Я понял, что она поднялась на площадку, потому что она заслонила собой зеркало.

– Нет… Я ничего не слышала.

– Наверное, это мое воображение разыгралось.

– Хорошо, если так.

Мы на ощупь двинулись по коридору. Я все-таки забыл купить чертов фонарик. В шкафу на кухне было несколько свечей, но я как дурак не догадался зажечь одну и взять с собой. Меня слишком беспокоило постепенное приближение молодого мистера Биллингса и его волосатого спутника, а также маленькие карлики из моего детства. Интересно, знала ли вообще моя мать, как я боялся этих пухлых маленьких существ, сновавших по ночам у меня в одежде. Мне чертовски хотелось забыть их, не думать о них вообще.

Наконец, мы добрались до моей спальни. Сквозь занавески проникал тусклый лунный свет, отраженный от моря, и я мог различить кровать и шкаф для одежды.

– Схожу посмотрю, как там Дэнни, – сказал я Лиз. Она уже стягивала футболку через голову, ее груди на мгновение приподнялись, а затем опустились, захватывающе качнувшись.