– Дорис, – я был заинтригован, – не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о молодом мистере Биллингсе?
– Что рассказать? – агрессивно спросила она, вытянув сморщенную шею.
– Вы говорили, что ваша мать многое знала про Биллингсов.
– А, ну да, конечно. Она рассказывала, что раньше прибиралась в Фортифут-хаусе. А чего она не знала о Биллингсах, того не стоит знать вообще.
– Она когда-нибудь упоминала Бурого Дженкина?
– Нечасто. Она не любила о нем говорить. Все в Бончерче знали про Бурого Дженкина. Некоторые говорили, что это правда, некоторые – что вздор. Когда кто-то перепьет, здесь говорят: «Напился до Бурого Дженкина». Знаете, вместо «зеленых чертей».
– А
Дорис сняла очки. Глаза у нее были усталыми и словно затянутыми пленкой, а щеки морщинистыми, как тонкая папиросная бумага.
– Сама я никогда не видела Бурого Дженкина. Но, когда была маленькой, кое-кто из моих друзей говорил, что видел его. Была у меня лучшая подруга, Хелен Оукс. Однажды она исчезла, и никто не знал, куда она делась. Подозрение пало на ее отца, его дважды арестовывали, но так и не смогли ничего доказать. Поэтому в конце концов оправдали. Но это его здорово подкосило. Ему пришлось продать свою лавку и уехать. И я слышала, что вскоре после войны он повесился.
– А что насчет мистера Биллингса? – спросил я.
Она замолчала и в задумчивости покачала головой:
– Нехорошо рассказывать всякие истории про тех, кто давно умер. Особенно из вторых или третьих рук. Совсем нехорошо.
– Может быть, – кивнул я. – Но думаю, если бы мы смогли понять, что происходило в Фортифут-хаусе в прошлом, то сумели бы разобраться, что происходит в нем сейчас.
Дорис Кембл снова надела очки и внимательно посмотрела на меня.
– Моя мать говорила, что молодой мистер Биллингс знал то, чего не должен был знать. Вот и все. Он путешествовал в места, куда не должна была ступать нога человека. Видел вещи, которые не должен был видеть никто. Он заключил какую-то сделку. И эта сделка должна была быть оплачена жизнями невинных детей. Вот почему в детстве я не ходила играть возле Фортифут-хауса, и вот почему не хожу мимо него даже теперь.
– Ваша мать не говорила, что это была за сделка, и с кем он ее заключил? Не давала вам никакой подсказки?
– Лучше я принесу вам сэндвичи, – сказала Дорис Кембл. – Ваш мальчик уже пришел.
Я удержал ее за запястье:
– Пожалуйста, Дорис. Да или нет? Ваша мать говорила, что это была за сделка?
Она терпеливо ждала, когда я ее отпущу.
– Были лишь догадки. Одни говорили, что это дьявол, а другие – что нечто пострашнее. Никто не знал наверняка.
Я отпустил ее.
– Извините, – сказал я.
– Не нужно извиняться, – ответила она. – Этот дом любого сведет с ума.
Дэнни подошел к столу и сел:
– Я поймал шесть крабов, но отпустил их и даже не оторвал им ноги.
Я взъерошил ему волосы:
– Это очень великодушно с твоей стороны. Как насчет горячего бутерброда с сыром?
Мы обедали, глядя на пляж. Почти не разговаривали, наслаждаясь ветерком и шумом моря. Лишь Дорис Кембл портила мне удовольствие, потому что продолжала бросать на меня пристальные взгляды, кусая губу, будто еще не все мне сказала. Я дважды ловил на себе ее взгляд из-за кассы.
Когда мы встали и расплатились, я сказал:
– Вы же дадите мне знать, если вспомните что-то еще?
Она кивнула. Затем выбила чек на кассовом аппарате и, отсчитывая сдачу, проговорила дрожащим голосом:
– Молодой мистер Биллингс должен был жениться. Вот что говорила моя мать. Он был помолвлен с очень юной девушкой, которую его отец привез из Лондона. Это была сирота по фамилии Мэйсон. Странная девушка, судя по отзывам.
– И? – Я ждал, взвешивая на ладони сдачу.
– Дело в том, что… у молодого мистера Биллингса был сын. Но с мальчиком было что-то не так. Никто никогда его не видел.