если не брать в расчет уверения, что поселение в полном порядке, а также надежды на наше благополучие и скорое возращение.
Я в долгу не остался – вырвав страницу из своей книги для заметок, набросал ответ, косясь на ворона, что сидел в паре шагов от меня. Не забыл передать привет от всех окруживших меня воинов – до этого я вслух прочел им каждую строчку в послании. Уверил, что на рожон мы бросаться не собираемся и что скоро вернемся. А также попросил и дальше держать нас в курсе жизни все удаляющегося и удаляющегося поселения. Передав скрученный свиток Рикару, я бережно расправил и вложил полученное письмо в книгу. Тяжело у меня на душе… тяжело… над моей головой захлопала крыльями черная птица, вскинув голову, я проследил за ее полетом – ворон летел по прямой, направляясь к нашему дому. Тяжело у меня на душе, тяжело… я медленно закрыл книгу, зажимая письмо промеж страниц. Не знаю почему, но такое чувство, прямо-таки поганое чувство, что я больше не увижу далекое поселение, зажатое промеж мощных гранитных скал. Не знаю… не знаю…
На шестой день вновь прилетели гонцы – сразу двое. Черный и белый. Ворон и крупный голубь. Первым делом я указал на черную птицу – боялся, что сей гонец принес мрачные известия. Сам я птиц не касался – боялся одним прикосновением «выбить» из них всю жизнь. Поэтому письма снимал с птичьих лапок один из воинов.
К счастью, я ошибся. Просто письмо было очень уж большим, плюс мешочек с сухими травами и корешками.
Почерк тот же – писала Алларисса. Наверное, под диктовку отца Флатиса и главных людей и гномов в поселении. Я так и видел, как они все собрались за большим столом в нашей зарождающейся библиотеке и, напряженно морща лбы, спорят, о чем надо писать и чем не стоит забивать голову отправившемуся в странствия господину.
Дела дома шли хорошо. Ни слуху ни духу о шурдах или иных каких тварях. Охотники продолжают приносить дичь – с каждым днем все больше, ибо звери от прихода весны совсем одурели, не боятся ничего и никого. Начала поступать и древесина – уже с десяток прямых бревен легли у скалы во дворе. Мало, но хоть что-то! Сборщики продолжают выгребать ущелье, работая с утра до заката. Приступили к медленному растаскиванию крупного завала, устроенного нами во время осады, – достали уже три тела темных гоблинов и устроили им погребальный костер.
На вершине Подковы, под надзором главных, началось сооружение из камня границ будущих небольших полей – пшеница, овес, кислевица, а также отвели место под будущие грядки некоторых трав – лекарственных и тех, что хорошо идут в похлебку. Зерна у нас немного, но границы полей размечают с размахом – на всякий случай. Плодородная почва никогда лишней не бывает, особенно если хранится на «чердаке».
Надо ли продолжать расширять подземное русло? Аль раз осада снята, можно работы прекратить? Койн собирается пробивать шахту для придуманного господином лифта и лестниц. А рабочих рук в обрез.
Также посылаем запас лекарственных трав и кореньев. Помогают при жаре и простуде.
Похмыкав, я вырвал еще одну страницу из книги и написал короткий ответ, практически идентичный предыдущему. Лишь добавил, что работы в подземном русле прекращать нельзя, но можно уменьшить количество работников. Двоих хватит. В день пусть продвигаются хотя бы на полшага и уже отлично. Всем передать мою благодарность. Мы скоро вернемся, у нас все хорошо, ничего плохого или опасного на пути не встретили.
И вновь две птицы унеслись прочь, унося с собой наши послания.
– Ничего плохого на пути не встретили, – пробормотал я, глядя вслед удаляющимся прочь птицам, повторяя некоторые из написанных строк.
– И правильно написали, господин, – убежденно прогудел Рикар, поднимая с земли… нечто…
Отряд находился у границы пропитанного кровью пятна. Повсюду угли от сгоревших повозок. Обглоданные лошадиные кости. И кости людские.
Неизвестные нам люди наткнулись прямо на армию шурдов. Их судьба была предрешена. Но их не просто убили и сожрали. О нет. Эти ублюдочные твари вволю над ними поиздевались! Страшно изгалялись! И при этом их явно направляла чья-то еще более извращенная воля!
Чего стоило зрелище мальчика лет семи, освежёванного, сожранного, но продолжающего жить?
Создатель Милостивый…
От него осталась нетронутой голова, сердце и одно легкое. Плюс весь скелет до единой косточки. Частью кости обуглены, частью «свежие», нетронутые. Его пожарили живьем и живьем же сожрали. При этом ребенок оставался в сознании и смотрел на все, что с ним вытворяют гогочущие и чавкающие ублюдки людоеды! Шурды! Мрази!
Понятно, что в ребенка влили огромное количество чужой жизненной силы, дабы буквально силой заставить его продолжать жить. Ему оставили легкое для дыхания и криков, во вскрытой шее цела гортань, часть вен и артерий пережата, но обнаженное
