Длинная островная надстройка почти вся выгорела (уцелел лишь мостик), при этом в жёсткости конструкции грот-мачты что-то надломилось, и она загнулась к правому борту. Поскольку корабль имел крен в обратную сторону, то казалось, что мачта упрямо желает торчать строго вертикально.
Внутренние детонации привели к тому, что на участке разошлись швы корпуса, и ещё во время буксировки происходила медленная фильтрация забортной воды. Уже в бухте Южной Георгии более благоприятные погодные условия позволили устранить течи.
При?сланная из метрополии специальная комиссия, в которую входили в том числе и специалисты в области живучести корабля, пришли к выводу, что восстанавливать изуродованное судно не имеет смысла.
Тем не менее материал для исследований (в плане живучести и противостоянию корабля подобным ударам) был очевиден, поэтому в утробе авианосца продолжали копошиться специалисты. А также технические бригады, целью которых было снять всё уцелевшее и имеющее хоть какую-то ценность.
В районе 121-го шпангоута рабочие ремонтной бригады нашли железяку, вызвавшую интерес, и послали за более соображающими специалистами.
– Здесь пожар был оперативно потушен, поэтому всё относительно уцелело, – глубоко дыша, показывал монтажник, подсвечивая фонарём, – а я почему-то сразу понял, что это движок, но не «харриеровский». Тут на боку даже маркировка осталась…
Инженер-офицер заинтересованно склонился над запёкшимся агрегатом, соскребая начинающую присыхать пожарную пену.
– А ну-ка, фонарь поближе…
– Во-во, – продолжал тараторить монтажник, – там точно не наши закорючки…
Но офицер его уже не слушал, привстав, осматривал отсек и пролом в переборке, прикидывая, как половчее вытащить изжёванный реактивный двигатель от русской ракеты до кормового подъёмника.
Вскоре находку подцепили кран-балкой пришвартованного к боту судна-обеспечителя.
– Боеголовка была бронированной – смогла проломиться почти до миделя, а двигатель и прочие стабилизаторы оторвало ещё в районе полуюта. Следует облазить весть пролом и место взрыва. Может, что-нибудь ещё разыщете, – объяснил офицер старшему демонтажной группы и отправился составлять срочный рапорт начальству – маркировка на русской ракете вызвала у него определённое недоумение.
Никто не любит рассказывать о своих поражениях, тем более мальчики. Тем более перед девочками.
Директор британской секретной разведывательной службы МИ-6 Чарльз Грэй хоть и не был причастен к неудачам военных моряков, но как человек, отвечающий за внешнюю разведку, в том числе и для флота, чувствовал свою, пусть и косвенную вину.
Приезд Маргарет Тэтчер был неожиданным. Грэй находился в техническом отделе службы и, не став суетиться, попросил секретаря препроводить премьер-министра сюда же.
Зал технического подразделения был заставлен аппаратурой, сновали сотрудники, преимущественно в лаборантской спецодежде.
Глава разведывательной службы встретил гостей (Тэтчер сопровождал личный секретарь) в центре зала, руки не подал, потому что был в резиновых перчатках, перепачканных чем-то чёрным.
– Что это? – с ходу спросила «железная леди», кивнув в сторону обгорелых металлических фрагментов, разложенные на небольшом возвышении в центре зала.
– Остатки ракеты русских. Хвостовая часть и частично блоки управления, как мы думаем.
– И как?
– Неплохо! – ответил возившийся с останками сотрудник, с виду лаборант-очкарик – его перчатки тоже были измазаны сажей. В руках он держал какой-то деформированный блок и самую обыкновенную лупу.
– Неплохо, – ещё раз повторил он, – вот взгляните…
Тэтчер отстранилась – сотрудник неуклюже пытался что-то показать, сунувшись со своими инструментами и едва не запачкал ей костюм.
– Ой! Извините! Просто это любопытно.
– На словах, если можно… – сморщила свой острый нос (или носик) женщина и тут же восстановила невозмутимость, поддерживая имидж деловой леди.
– Понимаете, – вступился за своего человека начальник разведки, – русские, в целях дезинформации, регулярно производят
