ее правилам, а с истерикой младшей сестры я уж как-нибудь справлюсь. Тем более приступ ярости сменился бессильными слезами – взахлеб, до икоты.
Мила позволила мне приблизиться, позволила обнять ее и утешать. Теперь я чувствовал не ненависть, а огромную обиду. И, к своему огромному облегчению, узнавал сестру.
– Мила, сестренка… – шептал я ей на ухо, – как же я рад, что ты жива.
– А ты надеялся, что я умру, да? – прорыдала она, изо всех сил цепляясь за меня.
Я подхватил ее на руки и понес к ближайшей скамейке. Счастье, что в оранжерею до сих пор никто не вошел. О звуконепроницаемой завесе побеспокоился заранее, но в остальном приходилось рассчитывать только на удачу.
– Мне сказали, что ты умерла.
Сел, не выпуская Милу из рук, устроил ее на коленях. Со стороны – влюбленная парочка. Если кто-то увидит, репутация эскорт-охранника рухнет, но какое мне до этого дело? Мила никак не отреагировала на мои последние слова, продолжая плакать. Сейчас она уже не играла, я наблюдал вполне искреннюю истерику.
– Солнышко, похоже, нас обоих обманули. Я только этой весной узнал, что ты жива. И с тех пор искал тебя.
Ладно, искал не я, а Инвар. Но Миле сейчас ни к чему подробности.
– Все ты врешь, – прорыдала Мила.
– Сама подумай, как бы иначе я тут оказался?
Невольно вспомнил Дженни, которая если и плакала, то потом всегда стыдилась своих слез, считала их проявлением слабости. Мила же упивалась истерикой и жалела себя. С удовольствием окатил бы ее ледяной водой, но нельзя. Хотя если она будет продолжать в том же духе, пожалуй, перемещу нас в королевский парк и засуну ее в сугроб.
Думать сестре не хотелось, ей хотелось плакать. Я терпеливо ждал, крепко прижимая ее к себе и покачивая на руках. Потом не выдержал и тихонько стал напевать ее любимую песенку. Певец из меня неважный, но в детстве Мила с удовольствием слушала ее перед сном.
Плач затихал. Мила несколько раз судорожно всхлипнула и посмотрела на меня. Глаза опухли, нос покраснел – все как полагается.
– Мила, ты знала меня долгие пятнадцать лет своей жизни, – произнес я мягко. – Так, может, попробуешь забыть, что тебе обо мне наговорили, и вспомнишь старшего брата?
Она нахмурилась и надула губы, но я уже чувствовал – в ней проснулся интерес.
– Расскажи, – буркнула она, делая вид, что ей все равно.
Смешная. Продолжает сидеть на коленях, и рукой давно обвила меня за плечи, а хочет казаться неприступной.
– Мне сказали, что ты умерла во время вступительного испытания. Не выдержала нагрузки. Я был на похоронах. Все мы были, вся семья… Мама, отец, братья. После похорон в школу я не вернулся – сбежал в Крагошу. Случайно познакомился с одним человеком, он помог мне поступить в университет драконов в Армансу.
Мила слушала внимательно, не перебивая. Я ощущал, как она расслабляется – даже если не верит, то хочет поверить.
– А прошлой весной я был на задании в Мурильмии… Да, Мила, так же, как ты сейчас тут. И кое-кто из старых знакомых проговорился, что ты жива. Инквизиторы зачем-то спрятали тебя от меня, от семьи. Или отец был в курсе?
– Не думаю… – прошептала Мила. – Мне сказали… сказали…
Я решил, что сейчас снова начнутся слезы, но она справилась с волнением.
– Когда я очнулась после тех кошмаров, мне сказали, что испытание я провалила и что семья отреклась от меня. Что я не нужна вам такая… такая… такая ущербная… – Мила перевела дыхание и продолжила: – Я не поверила сразу. Мне показали бумаги, подписанные отцом. Я переходила в собственность… – она споткнулась и все же решила не называть имени, – одного человека, инквизитора. Я все равно не верила, что ты меня оставишь. И долго ждала, когда ты придешь и освободишь меня, избавишь от мучений… – Она снова осеклась.
Мила вспоминала что-то очень плохое. Ее взгляд затуманился, она дрожала. Страх, боль, отчаяние… Зная инквизиторов, я мог себе представить, как ее мучили.
– Тебе не говорили, что я сбежал?
Она отрицательно покачала головой.
– И после второго раза тоже?
– Нет, не говорили. Почему ты здесь?
– Из-за тебя.
