бургундский венец – однажды уже спасла от гибели Хильду. А сейчас спасет мир от черной смерти? Очень может быть, и даже – скорее всего. Правда, и про антибиотики забывать не надо… ну, в смысле – про зелье.
Окатившись водою, молодой человек вышел в предбанник… и обомлел. На лавке перед ним сидела Саргана. В гуннских узких штанах, по пояс голая, если не считать небрежно накинутого на плечи плаща. Узкая талия, большая, налитая грудь, смуглая кожа…
– Решилась помыться? – придя в себя, с удивлением промолвил князь.
– Нет, – воительница сверкнула очами. – Мы, гунны, не моемся, ты же знаешь. Хотя… мне нравятся римские термы, но вот это…
– А это ничуть не хуже, – Радомир поспешно натянул штаны. – Даже лучше в чем-то.
– Не знаю, не знаю, – с сомнением покачала головой Саргана.
Иссиня-черные волосы ее, обычно стянутые на макушке в пучок, нынче рассыпались по плечам, и это делало воительницу какой-то более домашней, милой. Зачем она сюда явилась? Хм… зачем…
– Не отвергай меня, князь, – поднявшись с лавки, женщина едва не ударилась головой о стропило. – Вижу по глазам – ты ведь хочешь меня выгнать.
А подобные мысли вообще-то у Рада мелькнули – никак не хотелось ему обманывать жену… а с другой стороны, именно этой воинственной степной красавице он и был обязан женою, не Саргана бы, не ее бы зелье… Кстати о зелье…
– Хочу тебя кое о чем спросить…
– Потом спросишь, – шепотом перебила Саргана. – Сними с меня все… Быстрее…
Смуглая грудь напряглась, качнулась… И князь впился в нее губами, он все же не был сделан из стали. И действовал дальше, будто во сне.
Расстегнул фибулу. Сбросил на лавку плащ, обнял, погладил плечи, опустившись на колени, поцеловал пупок… освободил от узких штанов бедра…
Гуннская красавица отдалась князю с такой страстью, с какой степные витязи, гортанно погоняя коней, врывались в мирные города и села. Темные глаза сверкали заревом сожженных полей, пахла горьким запахом трав смуглая кожа, трепетное дыхание вырывалось из приоткрытых губ, словно дул жаркий степной ветер…
Ах, гуннская краса… мускулистая, поджарая, сильная, словно молодая кобылица. И дикая страсть в очах, и столь же дикие стоны! Ах…
И даже рыдания… И жар переплетенных тел, и льющийся градом пот – горячий дождь страсти.
– Не беспокойся, я больше не буду тебя тревожить, – обмякнув, прошептала гуннка. – Если только изредка.
– Спасибо тебе… – облизав губы, тихо произнес князь. – Спасибо тебе за Хильду. Твое зелье… если б ты сказала, как его готовить…
На тонких губах степной красавицы мелькнула загадочная улыбка:
– Может быть, когда-нибудь и скажу. Даже покажу нужные травы.
– Травы? Но ведь сейчас зима.
– Когда мы приедем в Паннонию, там уже будет весна. Степь расцветет желтыми и голубыми цветами, алыми маками, ромашками, клевером… Ах, как будет красиво! Разве может быть что-то красивее цветущей весенней степи? Разве только степь летняя – серебристо-голубая. Или золотисто-палевая – осенняя.
Рад качнул головой – ну, надо же, а она поэт, оказывается!
– Саргана… Ты никогда не пробовала сочинять стихи?
– Стихи? – воительница удивленно моргнула, но сразу же рассмеялась. – А, ты имеешь в виду не наши степные песни, а то, что пишут ромеи – Овидий, Вергилий, Гораций…
Саргана внезапно перешла на латынь:
– Ого! – удивился Рад. – Это Варимберт-херцог тебя научил?
– Он, – воительница не стала отнекиваться. – Наверное, мы с херцогом составили бы хорошую пару, не будь он… Не знаю, какое и слово подобрать. Были когда-то философы – киники… Так херцог – как раз такой.
Молодой человек хмыкнул: ловко подмечено! Что касается Варимберта – не в бровь, а в глаз! Циник, да еще какой.
А Саргана говорила о нем с некой грустью и сожалением. Может быть, любила до сих пор?