свежести простыни, и остается лишь томно вздыхать, так, чтобы прыщавые дряблые груди едва не вываливались из глубоченных разрезов платьев. Всё как всегда, всё как обычно.
Подавальщица, занятая с группой купцов, не спешила к столу новых клиентов, и тогда Илар, чтобы занять время, открыл футляр и достал далир, которого не касался уже довольно давно. С тех самых пор, как артефакт выручил в поездке к родителям Анары.
Илар сам не знал, почему ему захотелось поиграть. Возможно, он вспомнил то время, когда они с Дараном собирали по полу монетки, брошенные пьяными посетителями. Трудное было время, но хорошее. Веселое время! Сколько прошло с тех пор? Больше года, да.
Смотреть надоело, Илар начал наигрывать, вспомнив старую песенку о моряке, который слишком долго плавал, и невеста его, как это водится, нашла себе другого парня. Моряк же не нашел ничего лучшего, кроме как найти изменщицу в объятиях конкурента и лишить обоих молодых жизней. Самое примечательное в описании заслуженной кары было то, что моряк ухитрился застать их в самый разгар любовных страстей и убил одним ударом, пригвоздив к полу. Особое внимание сочинитель уделил позе, в которой находились страдальцы, выдающимся грудям девицы, залитым алой кровью, а также жалобам девицы на несчастную жизнь, закончившуюся так внезапно и совсем не хорошо.
Илар всегда удивлялся, как это девица могла болтать, получив в грудную клетку хороший кусок острой стали? Но что взять с поэтов? Их задача – выжать слезу у слушателя, и чем больше страданий в балладе, тем больше плачет клиент и тем больше монет он бросает исполнителю. Эта песня всегда была беспроигрышной ставкой – Илар сам не знал почему. То ли тема измены всегда актуальна, то ли людям нравилось, что месть все-таки свершилась, то ли описания сисек услаждали слух купцов, возчиков и стражников, подогретых пивом и вином, но в любом случае – денег за песню давали прилично, а потому не стоило слишком задумываться о некоторых несоответствиях в логике повествования.
– О! Кого я вижу! – Голос откуда-то сбоку заставил Илара слегка вздрогнуть и вспомнить все. Мозаика сложилась. – Ты снова здесь! Как тебе мой малец? Пригодился? Или ты от него отделался? Пакостный был мальчишка, да! Учил я его, учил – а он ничего не хотел понимать! Шкодливый, прожорливый, глупый, как и его мамаша! Хочешь у нас поработать? Давай, давай, я не против! Знаю, какой ты музыкант! Может, недельку у нас поживешь? Я тебе комнату дам! Кормить буду! А ты играй каждый вечер! Все деньги будут твои!
Илар смотрел в мокрогубое лицо этого человека, и ему хотелось разбить далир о голову негодяя. Вспышка неуправляемой, шипучей ярости застила глаза красным туманом, и секунды две он ничего не видел, будто ослеп от удара молнии, воткнувшейся в землю на расстоянии шага. Далир жалобно тренькнул и застонал задетой пальцем струной.
– Эй, ты чего? Тебе плохо? – Голос Иссильмарона вернул в реальность. Илар глубоко вздохнул, поморгал и деревянным голосом проскрипел:
– Все в порядке. Пойду подышу воздухом.
Иссильмарон еще что-то спросил, но Илар его уже не слышал, как не слышал трактирщика, стоявшего у столика и что-то бросившего вслед уходящему «музыканту». Илар спешил выбраться на воздух, иначе, как он понимал, все закончится очень плохо. Совсем плохо. И не только для трактирщика, но и для всей гостиницы, для всех ее посетителей.
Уже выходя, ощутил тяжесть далира на плече. И когда только успел засунуть его в футляр? Переживания переживаниями, но сберечь инструмент – первая задача музыканта! Не думая, не рассуждая – цап, и в чехол! Инстинкт, однако…
Вызвездило. Нудный дождь, который лил весь день, к ночи прекратился, воздух был чист, звонок, напоен запахом ночных цветов, жадно впитывающих благословенную влагу, которой так не хватало все эти годы. Здесь все-таки иногда шли дожди, но количество их явно было снижено по сравнению с тем, что было когда-то. Артефакт работал на большой площади, и что такое для него расстояние в день пути? Невозможно испортить погоду над строго ограниченным районом, все равно зацепит и другие земли. Это закон.
Илар подождал, когда глаза привыкнут к полумраку, аккуратно, следя, чтобы не поскользнуться на влажных ступенях, сошел с крыльца и побрел на задворки, вспоминая направление. Память его не подвела: через пару минут ходьбы он вышел через калитку и подошел к краю оврага, по которому шумел ручей, превратившийся из-за дождя в небольшую речку.
Даран сидел на стволе упавшего старого дерева, пустившего побеги от толстого корневища, торчавшего из земли, как тело огромной змеи. Кора, изъеденная древоточцами, была влажной, но уже не мокрой – видимо, постарался ветерок, проносящийся вдоль оврага, выбивающий из тела остатки тепла, запасенного в зале харчевни. Илар сел рядом с мальчишкой, обнял его за плечи, прижал к себе, и минут пять они сидели молча, не говоря ни о чем. Даран дрожал – то ли от холода, то ли от слез, заставлявших его плечи сотрясаться крупной дрожью.
