Виновную оправдали, невиновной устроили травлю. У блуждающих что, массовое умопомешательство на фоне плохой экологии и захоронения в почве, не соответствующей стандартам?
– Эми, – с порога позвал Дмитрий.
– Она уехала, – ответил Гош и, предупреждая возможные вопросы, пояснил: – Встречать профессора. Что ещё случилось?
– Игошину оправдали.
– Я знаю, – помощник развернул стул и, глядя в непроницаемое лицо друга, поморщился. – А что мы могли сделать? Не допустить на полигон?
– Почему не доложили?
– Ты был в отъезде, а потом всё это завертелось, не до Игошиной. Поверь, для меня это было такой же неожиданностью, как и для тебя.
Гош был прав, по закону вход на полигон или арену смерти для каждого гражданина империи, независимо от тяжести деяния, был свободным. Просьба о скором суде удовлетворялась не позднее чем через двадцать четыре часа с момента подачи. Это право гарантировалось лично императором. Каждый имел право на такую же смерть, на какую обрёк свою жертву или жертв. Ответственный наблюдатель провожал обвиняемого по длинному подземному коридору на огороженную площадку за городом, блокировал свою силу и ждал. Ждал вместе с подозреваемым. Возвращался, как правило, сотрудник в одиночестве, сразу отдавая приказ похоронной команде.
– Что с тобой происходит? – спросил Гош.
– Ничего, – Демон прошёл к своему столу. – Дело, черт его раздери.
– Ты всегда любил сложные случаи. А сейчас сам не свой. Девчонка?
– Так заметно?
– Нет, – ответил помощник. – Всё тот же грозный Демон, разве что чуть злее обычного.
– Хорошо.
– Ничего хорошего. Таскался с ней, как алкаш с бутылкой, а теперь денег на опохмел нет, вот и бесишься.
– Ничего не могу поделать. Новой дозы не предвидится, – усмехнулся собственной аллегории Дмитрий.
– Попытаться-то тебе никто не мешает?
– Говоришь, как психоаналитик, – вяло огрызнулся Станин, возвращаясь к работе.
Через час дверь открылась, и в кабинет впорхнула Эми.
– Ребята, знакомьтесь, Сорокин Борис Михайлович, профессор кафедры пси-моделирования[3] и очень приятный мужчина.
Гость действительно сиял «приятной» улыбкой и отсутствием более половины зубов. В остальном вошедший как нельзя лучше подходил под определение «профессор». Взлохмаченные, выбеленные временем волосы, очки, стекла которых крепились напрямую к дужкам. Серый костюм в тонкую полоску и плащ неопределённой расцветки.
– Здравствуйте, молодые люди, – хорошо поставленным голосом поздоровался Сорокин.
– Добрый день, Борис Михайлович, – Дмитрий не помнил такого преподавателя по академии, но распрощался он со своей альма-матер давно, да к тому же никогда не увлекался моделированием. – Дмитрий Станин, это я вам звонил. Гош – мой помощник.
Профессор бросил на предложенный стул плащ и уселся.
– Что ж, молодые люди, отрадно видеть коллег, не гнушающихся знаниями.
Комплимент показался Демону донельзя двусмысленным.
– Меня интересует теория об оболочках, – не стал терять время псионник.
– Могу я поинтересоваться деталями дела, заставившего вас обратиться ко мне?
Речь преподавателя была вежливой, вполне в духе старшего поколения, позволяющего себе снисходительность в отношении молодёжи. Но Дмитрий едва не кривился. Сам не мог объяснить почему. Причин для такой внезапной антипатии вроде бы не было.
– Можете. Потом.
Сорокин сдвинул очки на кончик носа и весело поглядел на Демона.
– Хорошо, – очки скользнули назад, к тёплым карим глазам. – Оболочка есть у каждого человека, живого или мёртвого, псионника или не обременённого нашими с вами способностями. Это выглядит так…
Преподаватель достал из кожаного портфеля планшет, стило с мягким резиновым наконечником, нарисовал два круга. Один
