что я описал, эти люди мигом поднимут всю свою орду. Не знаю, как – тамтамами, сигнальными огнями, еще как-то, но они ее поднимут. И даже если нам повезет, если мы выберемся из степи, то в любом случае получим полномасштабную войну, к которой пока не готовы. В открытом бою мы их, скорее всего, уделаем, может, даже и крепость удержим, особенно теперь, с артиллерией. Но они не дураки, они лоб в лоб с нами не станут сходиться, им генеральное сражение не нужно. Они нас будут отстреливать из-за кустов, как куропаток, по одному, не делая никакого различия между теми, кого убивают, и в результате полностью заблокируют нам выход в лес и степь, оставив только реку. Их просто больше, понимаешь? А потом, когда нас останется половина от нынешнего количества, они придут под стены крепости и добьют оставшихся.
Жека сопел, уставившись в купол шатра.
– А война будет непременно, поскольку они исповедуют те же принципы, что и мы, – не прощают смерть своих собратьев, по крайней мере, если сами видели, кто в этой смерти повинен. То, что мы сделали в лесу, – не в счет, это по правилам игры, а вот тут… – заметил Голд. – И все это – из-за одного человека. Я не совсем сволочь, но мне такое не по душе, слишком неравноценный обмен. Азиз, отпусти его, он хочет что-то сказать.
– Мужики, я это все понимаю. – Голос у Жеки был обычный, спокойный. – Но что тогда делать?
– Что делать? – Голд усмехнулся. – Будем ждать завтра. Точнее, уже сегодня. Салех назовет цену, а мы будем думать, как ее сбить.
– Сват? – Лакки кашлянул, ему явно было не очень ловко от того, что он влезает в наш разговор, но мысль, как видно, распирала его изнутри.
– Говори, – повернулся я к нему. – Да не мнись ты!
– Но ведь эти кочевники запросто и без повода могут такую войну начать? – сказал Лакки. – Без предлога, в смысле.
– Могут, – раньше всех неожиданно ответил Жека. – Вполне вероятно, что этим дело и закончится в результате. Но сейчас война никому не нужна, сейчас выгоднее обнюхать друг друга, но не кусать. По крайней мере, без весомого повода. Худой мир пока лучше доброй ссоры. Так что правы наши отцы-командиры с любой позиции.
– Куда лезешь? – заорала Настя за стеной шатра. – А? А ну, брысь!
– Запоздал, – удивился Голд. – Я думал, что сразу кто-нибудь кинется подслушивать.
– Ждем утра, в настоящий момент это – наиболее рациональное решение, – подытожил я. – Лакки, ты молодой, а потому дуй в дозор. Остальным – спать. И Настю с Джебе обратно пришли, хорошо?
– Я в дозоре постою, – мрачно сообщил Жека. – Все равно не усну.
– Беда, – почесал затылок я. – Азиз, свяжи-ка Жеку от греха, ищи его потом.
– Хорош уже, – ощетинился Жека, и я понял, что и впрямь не стоит перегибать палку.
– Брат, если будет надо, я все отдам, чтобы ее вытащить, – сказал я ему и обнял за плечи. – Она ведь мне тоже как родная. Но и дойной коровой для этих ребят мы становиться не должны, понимаешь? Если они убедятся в том, что она для нас не просто так женщина, то спрячут ее в каганате и начнут диктовать нам условия.
– Я не щегол-первокурсник, прописные истины мне объяснять не надо. – Жека закинул автомат на плечо. – Хотя я и не понимаю, как ты спать сможешь, если честно.
Не поверишь, дружище, – смогу. На
И еще, не скажет им Марика ничего. Из принципа не скажет, я ее знаю. Но потом, может, через неделю, может, через год, убьет всех, кто над нею куражился, это без вариантов. И не дай бог, мы это сделаем за нее, вони потом не оберешься. А значит, можно отходить ко сну с чистой совестью, если я завтра буду помятый и с невысокой бодростью, ей это не поможет, да и мне – тоже.
Пробуждение было неожиданным. Меня вырвал из сна многоголосый крик: «Ку-ка-ре-ку».
– Дети, в школу собирайтесь. – Голд был уже собран, автоматная рукоять – рядом с подбородком, кепи надвинуто до бровей. – Петушок пропел уже.
