Завтрашний день кошки

который, как предполагается, наблюдает за ними с небес? Из-за ненависти к ученым? Из зависти?

Пифагора очень впечатлило количество болтавшихся на деревьях висельников. Они напоминали собой продолговатые, облепленные воронами фрукты. Я заметила, что на некоторых из них были белые халаты, что еще раз подтверждало доктрину антагонизма между религией и наукой.

Кое-где трупы людей были навалены кучами. Они образовывали небольшие холмики, лишь ненамного больше груд мусора. Когда мы прошли еще немного, я увидела на некоторых телах, валявшихся прямо на земле, зеленоватые свищи.

– Чума, – подтвердил мой спутник.

Со всех сторон нас окружали полчища жужжавших мух.

За нами наблюдали крысы.

Некоторые вылезали из сточных канав и канализационных коллекторов, замирали на приличном расстоянии и обнажали резцы, бросая нам вызов.

– А крысы знают, что несут людям смерть? – спросила я у Пифагора.

– Когда один вид убивает другой, ему всегда об этом известно.

– Как ты думаешь, они это умышленно?

– Я в этом совершенно уверен. Но вот люди, боюсь, этого так и не поняли.

Сиамец предложил прибавить шагу, чтобы быть на месте еще до рассвета.

До этого моим самым дальним путешествием был поход на стройку, где работала Натали. А по крышам я никогда не покидала парижского квартала, который Пифагор называл холмом Монмартр.

Двинувшись на запад, мы вышли к какому-то круглому месту, которое сиамец назвал площадью Клиши. Посреди нее возвышалась статуя, изображавшая человеческую самку, стоявшую среди развалин рядом с мужчиной, одна рука которого была ранена, а другая сжимала оружие.

Статую окружали уже настоящие раненые и убитые, равно как и развалины.

Внезапно на площадь выехал грузовик и остановился у памятника. Из него выпрыгнули люди в светоотражающих оранжевых костюмах и масках, из-за которых казалось, что их лица оканчиваются плоским клювом.

– Это так называемые герметичные комбинезоны, – объяснил сиамец, – они помогают уберечься от чумы.

Едва люди вышли из машины, как их тут же окружили крысы. Дав несколько очередей из автомата, люди обратили мерзких тварей в бегство, а потом стали стаскивать в одно место валявшиеся на площади тела. После чего облили образовавшийся холмик бензином и подожгли. Ярко полыхнул костер.

– Сначала они жгли книги, теперь переключились на тела, – заметила я.

– На сей раз это вынужденная мера, препятствующая распространению чумы, – объяснил мой спутник.

При виде обуглившихся трупов я тут же вспомнила слова Пифагора о том, что господство людей подходит к концу и что вскоре они разделят судьбу динозавров.

Несколько человек в оранжевых комбинезонах теперь размахивали оружием, изрыгавшим фонтаны огня, уничтожая самых наглых грызунов.

– Это огнеметы, – уточнил Пифагор. – Бежим быстрее, нам нельзя здесь долго оставаться.

По обвившему стену плющу мы забрались на крышу соседнего дома.

Пробираясь между дымоходами по оцинкованным крышам, я вдруг поняла, что мы, кошки, предпочитаем жить на высоте, люди – на поверхности, а крысы – под землей.

Вдруг, будто желая мне возразить, откуда-то вынырнула летучая мышь и тут же ринулась на меня.

Не успела я попробовать наладить с ней контакт (Здравствуй, летучая мышь), как она уже попыталась выколоть мне крыльями глаза и вонзить в шею зубы.

Вместо того чтобы обращаться к ней в единственном числе, мне скорее следовало сказать банда, потому что в действительности летучих мышей было не меньше дюжины.

Нам с Пифагором пришлось прижаться к дымоходу и практически встать на задние лапы, чтобы отразить эту атаку черных крыльев, сопровождавшуюся пронзительными криками. Одну из летучих мышей мне удалось убить. Я надеялась, что этого будет достаточно, чтобы отбить у остальных охоту нападать. Как бы не так! Эти твари набрасывались на нас с таким остервенением, а их резкие крики были так неприятны, что мы решили отступить и укрыться в доме, забравшись через неплотно закрытое окно. Я принесла в пасти поверженного врага.