– Ты должна была сидеть в комнате, Рэне! – обрушился на меня Джен. – В комнате! А не болтаться неизвестно где, когда по Академии разгуливает неизвестно кто.
Мне известно. Лучше, чем кому-либо.
– Гром по Академии разгуливает, – звонко разнесся мой голос по комнате, отскакивая от стен.
Джен сунул руки в карманы брюк и переспросил:
– Кто?
– Гром.
Рука Дина, все еще покоившаяся на моем плече, больно сдавила его.
Я высвободилась и отошла в сторонку.
– Да, я пошла на полигон, но я не знала, кто именно проник в Академию. Расчет был на то, что он пойдет за мной. И если убьет, то только меня.
Джен скривился и ехидно прокомментировал:
– Великая спасительница.
Мне даже обидно стало. Я собой рисковала ради них, а они… Не ценят они ничего.
Напарник нарочито громко вздохнул и, подталкивая меня к стене, сказал:
– Сейчас ты мне все расскажешь.
Дину такой расклад не понравился. О чем он нам и сообщил.
– Мы тоже должны знать.
Джен еще раз скривился, бросил:
– Потом, дети. – И втолкнул меня в портал.
Придется два раза отчитываться. Сначала перед Дженом, а после перед друзьями. Причем последние будут дотошно выспрашивать мельчайшие подробности.
Вышли мы в пустой комнате. Но я знала, что она может трансформироваться во что угодно. Именно этим Джен и занялся. Преображал комнату. Прошел по периметру, ведя рукой по стенам, стены исчезли, за ними была тренировочная площадка. Джен хлопнул в ладоши, и полоса препятствий растворилась. После очередного хлопка в комнате уютно потрескивал камин, возле которого расположились два кресла-качалки, столик с фруктами, пирожными и чаем. Вернее, в одной кружке был чай, в другой, судя по запаху, – кофе с коньяком.
Я поставила рядом с камином лук и колчан со стрелами, упала в кресло и, мирно покачиваясь, стала наблюдать за скачущим пламенем.
Языки огня словно играли друг с другом, цеплялись кончиками, разгорались сильнее или же, наоборот, утихали. Мою жизнь можно сравнить с пламенем. Она то разгорается, начинает больно обжигать, то утихает, а обжигает не меньше…
Напарник приземлился в соседнее кресло, взял пирожное и, не глядя на меня, изрек:
– Я готов выслушать твою сбивчивую речь и отшлепать за непослушание. – Джен жадно облизнулся, готовый проглотить пирожное целиком.
Отшлепать… Лишь бы отшлепать. А не за что.
– Шлепанье отменяется. – Я тоже осмелилась взять пирожное. Точно придется нагрузки увеличивать. – Я пришла на полигон, немного размялась, выпустила первую стрелу, и…
– И? – Джен с довольным видом жевал сладкое лакомство.
– И появился Гром, – промычала я. Не одному ему можно говорить с набитым ртом.
Напарник решил показать все грани своего искрометного юмора.
– Кто из вас двоих кого пытал? – Облизывая пальцы, что крайне неприлично в высшем обществе, другой рукой он взялся за кружку.
– Никто никого не пытал… – Я отпила горячего чая и возвратилась к поглощению пирожного.
– А чем же вы тогда занимались?
Усмехается, забавляется. Весело ему. Это хорошо. Значит, кричать точно не станет.
– Он сказал, что ему нужен дневник Ирэне.
Джен поперхнулся кофе, закашлялся и хрипло выругался. Затем прокашлялся и выругался уже всласть и куда более красочно.
