ритуал. А значит, мы являемся пособниками убийства! Я не хочу, чтобы всю оставшуюся жизнь меня грызла совесть, не хочу жить, зная, что фактически подписала смертный приговор ни в чем не повинному человеку.
– Кто в королевской семье светлый?
– Рэне, хватит болтать, займись делом!
Джен имел в виду наблюдение. А я и наблюдаю. Наблюдаю! Как мой друг взламывает королевскую сокровищницу, отказываясь отвечать на мои вопросы.
– Кто в королевской семье светлый?!
Мы люди не гордые, вопрос и повторить можем. Два, три раза, если потребуется, то и все пятнадцать.
– Принц Уиллис. – Джен метнул на меня строгий взгляд. – Ну что, довольна? Работаем дальше!
Значит, есть… Есть светлый. Мои догадки верны. И я…
– Я не буду красть этот кинжал.
Джен скривился:
– Дорогая моя, ты издеваешься? Мы вот-вот проникнем в королевскую сокровищницу, и ты говоришь, что не будешь красть кинжал?!
Я просто кивнула, без лишних комментариев.
– Рэне, ты со… – Джен замолк на середине слова.
Я тоже насторожилась.
С обеих сторон начали доноситься звуки сотен шагов и шорох одежды… Дыхание сразу же участилось, ноги приросли к полу.
– Твою… бездну! – выругался напарник и, схватив меня за руку, кинулся к двери, из которой мы вышли.
Кажется, стража здесь все-таки есть… И многочисленная.
Сердце гулко забилось в груди, отдаваясь звоном в ушах. Расстояние до двери, не превышавшее ста метров, показалось мне длиною в несколько километров. С этой стороны дверь сливалась со стенами, так что найти ее еще надо было постараться. Джен позаботился об этом и оставил на ее краю металлический крюк.
Когда мы забежали в лабиринт, шаги совсем приблизились. Меня охватил безотчетный страх, в голове засела навязчивая мысль о конце нашего бренного существования. Ведя внутреннюю борьбу сама с собой, я побежала вперед, вложив в этот забег все накопленные силы. За спиной я слышала дыхание напарника; иногда оно пропадало, а через какое-то время вновь возникало. Джен периодически останавливался, проверяя, идут за нами или нет. Я была уверена – идут. Не могут не идти. Поджилки у меня просто так не трясутся.
Преследователей стало слышно отчетливо. Радовало одно: бежать всей толпой они не смогут, только по одному, друг за другом. Можно считать, что шансы в какой-то степени уравнялись. Но спокойствия это не прибавляло. А тут еще невыносимая духота…
Я бежала, прокручивая в памяти самые яркие эпизоды своей жизни. Прощаться с ней еще рано, но кто знает – не будет ли через минуту уже поздно.
Помню, первого сентября одна девочка из моего класса потеряла портфель. Я, как Шерлок Холмс, затеяла розыски. Опросила всех возможных свидетелей, даже к директору, Николаю Петровичу, не постеснялась подойти и поинтересоваться, причастен он к пропаже портфеля или нет. Мама с папой были красные, как помидоры. Зато на записи торжественной линейки я мелькала в кадре чаще других.
Еще запомнился случай в десятом классе. Ко мне постоянно приставал Эдик Селезнев: это ты не знаешь, это ты неправильно делаешь. Потеряв терпение, я приставила его к школьному шкафу, достала заранее приготовленные дротики и сказала: либо извиняйся, либо какая-то часть твоего тела останется на стенке шкафа. Эдик предупреждение всерьез не воспринял и засмеялся. Первый дротик воткнулся в паре миллиметров от его левого уха, и Эдик выпучил глаза: «Лиса, ты что?» Второй дротик полетел в сторону правого уха. Истошное «Лис, я пошутил!» меня не устроило, и я запустила еще один дротик, но уже целясь в его «корень». Перспектива остаться без такого важного органа напугала Эдика больше, чем отсутствие ушей, и в мой адрес сразу посыпались извинения, в искренности которых я не сомневалась, поскольку в руках у меня еще оставалось три дротика.
В институте тоже было много запоминающихся моментов, и даже здесь они были. И плохие, и хорошие. Больше плохого, но помнить всегда надо хорошее.
