И как положено в моей деревне, пальчики в перчатках вытерла и, поднявшись со стула, протянула ему для пожатия руку. А он не двигается, улыбается и молчит. Точнее как сказать, молчит — произнес сам себе: «Интересно…» и продолжает с весельем взирать на меня.
Тридцать секунд я стояла с протянутой рукой и думала, когда же он очнется. Не очнулся, но интерес во взгляде стал еще более выразительным. Сердито плюхнулась на стул, попыталась продолжить завтрак, но очень скоро отказалась от этой идеи и взбунтовалась:
— И чего сидим, чего молчим? Вам что, делать больше нечего? — Возмущение мое было оправдано, от черного немигающего взгляда магистра ни ложка салата не лезла в рот, ни кусок яичницы, ни даже компот с пирогом. У незваного соседа дрогнули уголки губ, но он упрямо продолжал безмолвствовать и смотреть. — Магистр, как вас там… — не ответил, — …вы есть собираетесь? Или намерены просто глазеть и портить мне настроение?
Вот тут произошло чудо, он встрепенулся, выходя из созерцательного забытья, изрек шутливо:
— И никакого почтения: ни к старшим, ни к преподавателям.
— Годы, прожитые впустую, уважения вызывать не должны, — повела я плечом и потянулась к компоту.
— А если не впустую? — заломил неизвестный бровь.
— Ну, сами посудите, у людей, всю жизнь занятых, смотреть без причины привычки нет. А вы смотрите, и не первый раз, и… — хотела сказать еще кое-что, но он меня перебил.
— Вы очень похожи на мою жену.
Стакан выпал из моих рук, звонко соприкоснулся со столом, затем с полом и разбился. Из эхо-порта тут же раздалось: «Порча имущества академии! Кадет… кадет… — Ворчун не знал, как обратиться, в конечном счете заявил: — Девушка, с вас штраф, уплатите в бухгалтерии пять медяков».
— С собой денег нет, запишите на мое имя.
«Но вы не зарегистрированы в базе!» — ответили мне.
— Откройте гостевой счет, — ответила я неизвестному и в волнении спросила у магистра: — На какую жену?
— Бывшую.
Ох, и сразу в столовой посветлело, потеплело, дышать стало легче.
— Хорошо, что на бывшую, а не на будущую, — вздохнула свободнее, за пирог взялась, и уже совсем тихо: — Я бы такого счастья не перенесла.
— Это еще почему?
— Потому что вы хмурый, здоровый, глазеете, — ответила я как на духу и попросила: — Ешьте уже и не перебивайте мне аппетита.
— Вот это молодежь, — раздалось рядом ворчливое, — вот это замашки.
— Под стать академии. — Я откусила лакомство и зажмурилась, смакуя.
— Вы слышите возрожденного духа? — насторожился магистр.
— Конечно, — с трудом прожевала кусок, усмехнулась: — Он постоянно летает тут, ворчит, скабрезничает, иронизирует на пустом месте.
— Но я в списки кадетов вас еще не внес…
— Думаете, это его заткнет? — оживилась я. — Если да, то внесите меня поскорее. А то я за трое суток умаялась его слушать. Весь день ворчит, не замолкая, а когда его друг заявляется ночью, до утра хохочут.
В почти пустой столовой неожиданно наступила гнетущая тишина. Длилась она недолго, но была впечатляющей.
— Нарушаем комендантский час, пускаем посторонних?..
Магистр зловеще прищурился, глядя куда-то в сторону. И под его черным взором в воздухе появился вначале туман, а затем и бестелесный призрак сухонького щуплого старичка с хиленькой бороденкой. Таких в нашем Приграничье почитают, а не подставляют. И я бы слова не сказала, если бы на вопрос: «Нваг-нваг Севой, что скажете в свое оправдание?» — он не заявил:
— Не было такого! Привиделось ей.
— Не привиделось, а послышалось, — поправила я неточную формулировку. — И чтоб не быть голословной, скажу, в прошлую ночь вы упомянули некую Нигбетту.
Призрак зашипел, а мой сосед весьма удивился:
— Правда? И что о ней говорили?
— О ней ничего, а о мужике, что прятался в шкафу, многое.
