И потоки силы его, алые, что живое пламя, обвивали Тельму. Сила ласкалась, покусывала искрами обледеневшие пальцы, обвивала ноги, поднимаясь выше, и это было почти неприлично.
Наверное.
Но морг – не то место, где приличия имеют такое уж значение. Не сейчас. Тельма наслаждалась потоками этой чужой и в противовес всем учебникам сродственной – разве бывает такое? – силы. И стояла бы вечность, однако Мэйнфорд сам отстранился.
– Ты как?
– Нормально.
Даже хорошо.
Как будто выпила, и отнюдь не плодового сидра, который приютские покупали у фермеров, чтобы, спрятавшись где-нибудь в закутке распить его, кислый, едкий, закусывая единственно горьким табаком. Нет, если Тельма и пила сейчас, то вино.
А почему нет?
Она купит бутылку. В супермаркете. Пусть и не самую дорогую, из тех, которые за два талера на выбор. Им с Сандрой хватит.
Посидеть.
Помолчать.
Чтобы каждый о своем. А этот хмель… уйдет. И человек. Поскорей бы, теперь Тельма рядом с ним чувствовала себя неуютно.
Глава 20
Ошибались.
С самого начала во всем ошибались. И теперь Мэйнфорд пытался понять, когда именно он допустил ошибку. Когда нашли первое тело? Когда появилось второе? Тогда, помнится, он стоял рядом с Вилли, следил за каждым треклятым его движением. И получается, что тоже недосмотрел.
Не сообразил.
Да, жертвы выглядели похожими, но это-то как раз было логично. Нравятся ублюдку круглолицые блондиночки, вот он и выбирает себе таких.
А тут получается, что не только выбирает.
Он их создает.
Пожалуй, если бы Мэйнфорд был один, он позволил бы ярости выплеснуться. На треклятые белые стены, за которыми прятались патрубки установок, на пол, на обындевевшую сталь.
И плевать, что Вилли досталось бы.
Вилли бы потерпел.
Глядишь, после и спасибо сказал бы, когда бы всю извращенную суть морга выжгло бы. Но в присутствии Тельмы, хмурой, собранной, приходилось сдерживаться. Девчонка стояла, опираясь на Мэйнфорда, и он сквозь слои ткани ощущал ее близость. Острые лопатки упирались в грудь. От макушки пахло леденцами.
Он видел длинную белую шею. И синюю ленту артерии, проступившую четко.
Он слышал учащенный стук ее сердца.
И голод.
Он делился силой, осторожно, опасаясь опалить, повредить, рискуя в любой момент утратить контроль над собой, и это было бы не худшим вариантом. Глядишь, и избавился бы от свидетельницы своего позора.
Но она силу приняла.
Или сила приняла ее? Мэйнфорд как-нибудь потом подумает об этом. А сейчас у него других забот хватает. Законно или нет, но у них появились зацепки.
…голосовые дорожки техники подчистят. Авось, и поймут, кто говорил. Нет, сличать голоса пока не с чем, все ублюдки из картотеки проверены не единожды, но в работе Мэйнфорду виделось спасение.
