чтобы использовать. И нить жизни, протянувшаяся между Тельмой и девушкой тонка. Тельма способна разорвать эту нить.
Наверное.
Мэйнфорд заворчал.
Видит? Конечно, и недоволен, будто бы не сам просил. Его руки переместились на плечи, большие пальцы легонько сдавили шею, и как ни странно, это Тельму лишь успокоило. Пока он здесь, дурного не случится.
Главное, чтобы не мешал.
Не вмешивался.
Она положила ладонь на лоб покойницы. И расширила поток. Сила уходила, утекала, что вода из пробитой фляги, и Тельма ощущала себя этой самой флягой. Еще немного… реакция должна быть… хоть какая-то реакция, а должна быть. И Тельма уже почти слышала слабый отклик.
Надо лишь постараться.
Пальцы Мэйнфорда чуть сильнее сдавили шею, предупреждая.
Нет!
Вот… уже… и покойница, захрипев, распахнула глаза… показалось, что распахнула, потому что силы Тельмы не хватило бы, чтобы поднять мертвеца. А вот его память, ту остаточную, до которой не добралась вода, она разбудила.
И эта память хлынула.
Сладким медом. И половинкой яблока, которую протягивала бледная рука…
…горечью разлуки.
…болью в лице… шепотом…
…потерпи, пожалуйста, уже немного осталось… вся ты прекрасна, возлюбленная моя…
И губы, опухшие губы, повторяют за этим голосом.
…другие губы, сухие и жесткие, склоняясь к лицу, подбирают капли крови.
…вся ты прекрасна…
…и лилии взрастают на теле твоем, ибо нет в нем изъяна…
Крик.
Хрип. И вновь губы, которые больше не делятся ни медом, ни вином, но лишь собирают вдох за вдохом, крик за криком. Холод губки, пот, застилающий глаза… снова боль.
…вся ты…
…вода… вода со льдом, который опаляет свежие раны. И крик клокочет в горле.
…прекрасна…
Руки сдавливают горло, а так хочется дышать, хотя бы раз… хотя бы немного…
…и Тельма хрипит, бьется пойманной рыбиной в чужих руках, которые слишком сильны, чтобы вырваться. Она ловит ртом воздух, но тот, пропитанный запахом лилий, не дается…
Обрыв.
И возвращение.
Но последнее, что Тельма видит, теми, чужими глазами, – перстень-печать с нефритовой лилией, которая касается еще не мертвых губ.
А потом было падение.
И Бездна, уютно распахнувшая объятья. Она обняла Тельму, сдавила… встряхнула.
И обожгла.
Не Бездна – Бездна рассыпалась водяным стеклом, но Мэйнфорд.
– Ну? – Он тряхнул Тельму. – Добавить?
– Н-не н-надо…
Холодно было.
Так холодно, что зуб на зуб не попадает. А губы разбил. Снова. Как ей теперь домой попасть с разбитыми губами? Сандра увидит, спрашивать начнет… волноваться… почему-то эта мысль, что Сандра начнет волноваться, изрядно мешала.
– В могилу вы меня загоните со своими экспериментами, – проворчал Мэйнфорд, обнимая. Тельма хотела было воспротивиться, но разве можно оказать сопротивление голему? Он и не заметил, поди.
Зато голем был упоительно горячим.
