…комната.
…и хлопнувшая дверь, на которой Синтия выместила свое раздражение. Плюшевый медведь, сброшенный с кровати.
Телефон.
Этот – новейшей модели, с изящным резным диском, который проворачивается легко, мизинчиком.
– Привет, это я… конечно, ты занят! Ты всегда слишком занят для меня! – Она разрыдалась и слезы были крупными, что горох. – Вы все… только пользуетесь… вот увидишь… все вы увидите…
Синтия прижала трубку к груди.
– Нет, нет… и не отговаривай меня! Жизнь окончена! Я не могу вот так… без него…
Последние слова она воскликнула, воздев руку к потолку, и грозди кристаллов, с лент свисающих, зазвенели.
– Он отверг меня… и я не желаю больше жить!
Синтия швырнула трубку на рычаг и упала на кровать. Она лежала так, глядя в потолок, минут пять. Потом встала, подошла к зеркалу, поправила несколько растрепавшуюся прическу. Присев на розовый пуфик, Синтия подвинула пудреницу. Несколько секунд она сосредоточенно разглядывала свое отражение в зеркале, затем коснулась пуховкой щек и шеи. Подправила линию бровей. Освежила помаду.
Заключительным штрихом стали духи.
Капля на запястье, капля на шею.
Удовлетворенно кивнув, Синтия вытащила из ящичка упаковку таблеток. Вновь посмотрела на часы… и высыпала таблетки на столик. Отсчитала дюжину.
Глотала по одной, не разжевывая.
Запивала водой из графина.
Упаковку с остатками лекарства она бросила под кровать.
Встала.
Покачнулась. Нахмурилась… и вновь посмотрела на часы.
К кровати Синтия шла шатаясь. Держаться на ногах ей явно было сложно, но она держалась. И дошла. И рухнула навзничь, раскинув руки. Так и замерла…
…пауза длилась.
Пять минут.
Десять. Тельма могла бы разрезать, выкинуть ненужное время, но она отчаянно боялась пропустить что-либо важное.
Пятнадцать.
И стук в дверь.
– Синтия! – Голос, который заставил Тельму вздрогнуть и отступить, едва не выпустив руку Мэйнфорда. – Синтия, открой немедленно…
Он стучал в дверь.
И та не выдержала, поддалась.
Теодор влетел в комнату и, выругавшись, – следовало сказать, что получилось у него более чем эмоционально – бросился к кровати.
– Синтия… что ты…
Он поднял ее, уже неживую – Тельма ощутила, что в этом кукольном теле жизни не осталось – и встряхнул. Голова Синтии безжизненно запрокинулась. Тельма отметила некрасиво раззявленный рот и нить слюны, что сползла до подбородка.
– Синтия… – Теодор это не произнес – прохрипел. И тело выпустил, но не отступился.
Тельма слышала, что порой целители способны одолеть саму смерть, но это был явно не тот случай. Теодор старался.
Он рванул клетчатое платье и, положив руки на кожу, выпустил силу.
Тельма видела ее.
Искристую.
Белую.
Оживший лед, не иначе… она залюбовалась сложным рисунком ее, и даже испытала сожаление, что не способна просто прикоснуться к этой силе, попробовать ее на вкус.
Это был бы вкус полыни.
И еще – крепкого кофе, и быть может, самую малость – перемерзшей рябины, той самой, что росла в Веринг-Хай, третьем по
