– Вы не имеете права! – сказала первая, с мушкой под левым глазом.
– Мы будем жаловаться! – поддержала ее вторая, мушка у которой стояла над губой.
– Дети и без того натерпелись.
– Ма-а-а-м… – заныли упомянутые дети, но остались неуслышанными.
– По какому праву вы задерживаете нас здесь? – У той, с мушкой под глазом, помада на губах была ярко-оранжевого оттенка. И оттого губы эти казались непомерно огромными, слишком большими, чтобы на лице поместилось еще что-то. Женщина наступала, потрясая деревянной лопаточкой для блинчиков, которую сжимала, точно саблю. – Дети не виноваты!
– Никто не виноват, – миролюбиво отозвался Мэйнфорд. И улыбнулся.
Все-таки улыбка располагает людей.
Но эти конкретные люди отшатнулись, и женщина выставила лопаточку между собой и Мэйнфордом, предупредив:
– Не приближайтесь!
– Не буду. Мне надо услышать, что они видели…
– Ничего не видели! – ответила вторая, которая держалась позади подруги, а помаду предпочитала красную.
Хорошо, что Тельма не красится.
И платьев избегает.
– Я не с вами разговариваю. Или молчите, или… – Мэйнфорд махнул рукой на ленту. – Будете ждать там.
Женщины оскорбленно поджали губы. И жаловаться станут. На грубость. На полицейский произвол. На оскорбительное поведение и так далее…
Ну их…
Зато мальчишки смотрели на Мэйнфорда едва ли не с восхищением.
А история простая. И глупо было надеяться вытащить из нее хоть что-то. Двое приятелей. Родительский запрет. И манящая близость реки. Тайный сговор. Побег. Несостоявшаяся рыбалка.
– Ее к берегу прибило, – сказал старший с виду парень. Он был белобрыс, конопат и вид имел донельзя деловитый. – Мы сразу поняли, что чегой-то не так.
– Ага, – поддержал его второй.
Тоже конопатый, но стриженный так коротко, что цвет его волос не представлялось возможным различить.
– Сюда всегда чего-то прибивает… – старший мазнул рукавом по носу. – В прошлом-то месяце дохлую собаку… а теперь вот трупяка.
– Ага.
– Ее за коряжину зацепило. Там под водою коряжины старые…
– Ага.
– Ну и пакет порвался, значится… я гляжу, что рука из воды торчит. Белая… вот…
– Ага.
– Тут и вперлось, что надобно полицию звать.
– Ага…
– Мы и сбегали скоренько к телефону… там, правда, дядька слухать не хотел, – пожаловался пацаненок, шмыгнув носом. – Уши ободрать грозился.
– Не обдерет, – пообещал Мэйнфорд. – Что ж… спасибо за гражданскую сознательность.
Пацан важно кивнул, а его приятель расплылся в счастливой улыбке. Ну хоть кому-то хорошо. Честно говоря, пацанам этим, для которых найденный на берегу труп был всего-навсего приключением, Мэйнфорд завидовал.
– Видеть вы ничего не видели?
– Так чего тут увидишь? – удивился старший. – Дорога-то старая, только третий маршрут и ходит, который до новой пристани.
– Ага… и еще на завод, когда ездют, – поддержал его младший, который ерзал от нетерпения. – Но они редко… вчера вот никого не было.
– А ты знаешь?
– Знаю! Меня мамка в комнате заперла, чтоб учился…
– А ты не учился? – Мэйнфорд присел и глянул пацану в глаза. Серые. Ясные. И врать еще не то чтобы не умеет, скорее уж не видит смысла врать в данном конкретном случае.
