Судя по всему мне удалось претворить безумный план в жизнь, и теперь Гнездич бурлил от новости, что знаменитая утопленница, чьи цветные гравюры накануне заполнили все газетные листы, вовсе не являлась известной на пол-Алмерии актеркой.
Подо мной точно распрямилась пружина. Схватив сумку, я бросилась к двери, ударилась мизинцем на правой ноге о косяк. Взвыв, натянула сапоги прямо на голые ноги, а куртку натянула уже на бегу к омнибусной станции. И только трясясь в омнибусе, осознала размер случившейся катастрофы.
В общественном транспорте люди читали редко, разве что институтки, тихонечко почитывающие запрещенные в стенах учебных заведений эротические романы, да студенты, зубрящие невыученные параграфы. Но сегодня, несмотря на закрытые кожаными занавесками окна и неровный свет от маячившей лампы, люди с интересом изучали утреннюю «молнию», написанную мною лично в состоянии глубокого алкогольного опьянения.
Не удержавшись, я заглянула в листовку соседа слева. Разгромная колонка начиналась с нахальной фразы: «Так утопил королевский приближенный Жулиту или же она жива?» Я глухо застонала и спрятала лицо в ладонях. Хорошо, хватило ума не указывать имя Чеслава Конопки!
Выбравшись из омнибуса, я помедлила у новостного щита с газетным листом «Рыбалка на Висле». В самом центре желтоватой простыни красовалась колонка с выжимками из моей утренней «молнии».
— Держите, нима! — Пробегавший мимо крикливый мальчишка-посыльный сунул мне в руки знакомую листовку и закричал: — Горячая новость! Королевский посол хотел убить Жулиту, но утопил неизвестную девицу!
Было страшно представить, что творилось в нашей маленькой конторке, обычно походившей на тихое болото и не переживавшей потрясений страшнее, чем аресты кого-нибудь из полевых газетчиков. Прежде чем идти с повинной, мне отчаянно хотелось заглянуть в молельню и поставить ароматическую палочку Святому Угоднику Аврилу, приносящему удачу, однако в округе не было ни одного святого места, только грешные питейные.
Добравшись до конторы, я осторожно приоткрыла дверь и тихонечко заглянула внутрь. В рабочей зале царили хаос и гвалт. Взмыленные сослуживцы строчили ответы на многочисленные записочки, брошенные в уличный ящик «для новостей и вопросов». И посреди коллективной суматохи, положив голову на руки, за своим столом сладко спал Ян, совершенно глухой к всеобщей истерике.
— Войнич!! — раздался с улицы хриплый возглас шефа, и от неожиданности я вжала голову в плечи. — Явилась, наконец?!
Он спускался по каменным ступенькам, и я отвесила приветственный поклон:
— Доброе утро!
— Какое, к бесам собачьим, доброе?! — Он ткнул мне в лицо какой-то бумаженцией. — Узнаешь?
Я немножко отодвинулась, чтобы узнать содержание, и увидела в верхнем углу судейский герб.
— На «Утренние хроники» подали в суд? — пропищала я и удивилась: — Кто?
— Нет у тебя мозгов, Войнич, — процедил шеф, подвигая меня в дверях, — но хотя бы со зрением все в порядке!
— Да кто подал-то? — жалобно промычала я, семеня за начальником.
Наше появление ознаменовалось гробовой тишиной. Разом оторвавшись от работы, газетчики устремили к нам выжидающие взгляды, видимо, надеясь на кровавую разборку. В конторе меня не любили и считали выскочкой, забиравшей лучшие места на газетной простыне. Впрочем, я действительно была выскочкой.
Неожиданное затишье разбудило Яна. Он резко поднял голову и, завидев меня, вскочил со стула, неприятно царапнувшего ножками по замусоленному полу.
Пока шеф устраивался на своем рабочем месте, мы с Яном пытались жестами договориться о том, стоило ли ему оставаться на месте или подойти ко мне. В результате он не понял приказа спрятаться в подсобке, от греха подальше, и присеменил к начальственному столу. Теперь мы стояли плечо к плечу, точно на ристалище, и ждали, когда нас двоих разжалуют в безработные.
С непроницаемым видом шеф вытащил из горы бумаг знакомую листовку.
— Итак… — Он приложил к глазу монокль и откашлялся. — Читаем… Двадцатого дня сего месяца королевский посланник пытался избавиться от нимы Жулиты!
