— Сейчас! — подтолкнул меня Ян. — Пока он в центре внимания.
От волнения я даже попятилась назад. Захотелось убежать из зала и отказаться от сумасшедшей идеи.
— Он сейчас уйдет! — настаивал напарник, словно не понимая, что меня мучило ощущение, будто я занесла одну ногу над пропастью.
— Суним королевский посол! — неожиданно даже для себя выкрикнула я.
Кажется, в нашу с Яном сторону повернулся весь зал, и вместе с публикой — Чеслав Конопка. При виде меня, живой и наряженной в отчаянно смелое платье, он на короткое мгновение смутился. Народ зашушукался, а газетчики, предчувствуя отменный скандал, достойный центральных полос утренних выпусков, мгновенно защелкали гравиратами и принялись перезаряжать пластины. Не возмутился разве что Кастан, не сдержавший издевательской улыбки при виде недовольства мэра Стоммы.
— Катарина Войнич, газетный лист «Уличные хроники». Вы обвинили меня в клевете! — громко вымолвила я, от страха не чувствуя под собой ног. Стоило мне представиться, как по залу побежали встревоженные шепотки. — Вам что-нибудь говорят имена…
На одном дыхании я выпалила имена нескольких женщин, прыгнувших в Вислу с Горбатого моста. Народ возмущенно загудел, явно осуждая меня за наглость, зато газетчики словно взбесились. Чеслав нервно улыбнулся и принялся быстрым взглядом шарить по залу, видимо, в поисках охраны.
— Правда ли, что вы находились с этими девушками в близких отношениях? — продолжала настаивать я.
Тут на сцену высыпали мальчики-хористы в белых мантиях. Зал заполнили чистые детские голоса, волшебным образом успокаивающие возмущенную волну, даже пены не оставалось. Между тем королевского посла принялись спешно вытеснять со сцены.
— Проклятье, он уходит! — пробормотала я и ринулась в проход между рядами стульев.
— Стой ты! — попытался схватить меня за руку Ян.
На глазах у публики я сдернула болеро и осталась в алом открытом платье, с неприлично обнаженными молочно-белыми плечами. Стройное пение хористов стало сбиваться. В конце концов песня оборвалась, и в зале поселилась удивленно-ошарашенная тишина. Я понимала, что преступила любые приличия, лучше бы швырнула в голову мэра сапог, чем разделась, но отступать было поздно.
Мы с королевским послом смотрели глаза в глаза.
— Суним Конопка, это правда, что вы используете запрещенные в Алмерии кристаллы, подавляющие волю, и с помощью их заставляли невинных девушек заканчивать жизнь самоубийством? — чувствуя себя как во сне, выпалила я и мстительно добавила: — Как пытались это сделать с выжившей Жулитой? Или со мной?
Ко мне подскочил Ян и, сжав локоть, процедил:
— Уходим!
Вернувшись в реальность, я заметила, что со всех сторон к нам приближались стражи. Прежде чем броситься наутек и потащить меня, приятель успел подхватить с пола болеро, на которое я умудрилась наступить каблуком.
Чтобы уйти от стражи, пришлось бежать за сцену, а оттуда через узкие темные коридоры, заставленные разломанной мебелью, к черному входу. Длинной юбкой я зацепилась за гвоздь и выдрала приличный клок алой ткани. Потерялась под ногами газетчиков слетевшая с волос кокетливая шляпка.
С досадой я понимала, что если нам удастся вернуть из прокатной лавки собственную одежду, то золотые точно пойдут на оплату растерзанного вечернего наряда.
Наемный экипаж остановился в квартале от мэрской площади. Кучер открыл окошко в салон и, выглянув через решетку, заявил нам с Яном:
— А дальше ходу нет.
С удивлением я отодвинула кожаную заслонку и высунулась на улицу, увязнувшую в длинном заторе. Мимо нас в сторону центра неторопливо шагал простой люд, надевшие лучшие костюмы торговцы, принарядившиеся белошвейки, домохозяйки в крылатых чепцах.
— Надо выходить, а то не успеем, — объявила я сидевшему напротив Яну.
— Погоди, — остановил он меня, не позволяя открыть дверь. — Ты же не пойдешь в толпу полуголая?
С недоумением я оглядела помятое платье. Пара пуговиц на болеро оторвалась, вместо них жалко свисали нитки, и в разрезе мелькала открытая низким лифом ложбинка между грудями. Я резко запахнула полы, пряча обнаженную плоть. Безуспешно скрывая
