Бесстрашная

более что перед уходом из дома я сделала глупость и посмотрела в зеркало.

Я с комфортом устроилась в кресле перед антикварным столиком с резными ножками и танцующими цаплями, нарисованными на круглой столешнице. Невольно захотелось закрыть глаза и сладко задремать.

— Почему вы никогда не принимаете моих комплиментов? — с искренним любопытством поинтересовался Кастан и уселся напротив.

— Не люблю, когда мне лгут в лицо.

— Я полагал, что все газетчики — любители приврать, — с иронией парировал собеседник, похоже, получавший искреннее удовольствие от наших бесконечных пикировок.

— Как и судебные заступники, — не осталась я в долгу.

Наверное, мы бы пол-утра препирались, не уступая друг другу ни одной словесной пяди, но дверь в кабинет отворилась, и секретарь Кастана тихонечко ввез тележку с тарелками, накрытыми серебряными колпаками. Сильно запахло едой и кофеем.

— Надеюсь, вы не откажетесь позавтракать со мной? — предупреждая вопросы, пояснил Кастан.

Помощник заступника с видом фокусника открыл колпаки. На фарфоровых тарелках подрагивали желтые кругляши идеально круглой глазуньи, исходила дымком обваренная зеленая спаржа и масляно поблескивали ломтики поджаренной булки.

— Завтрак специально для вас готовил шеф-повар «Грант Отеля», — с многозначительной интонацией пояснил парень, видимо, надеясь меня удивить.

— Он использует для глазуньи какие-то особенные яйца? Может, петушиные? — фыркнула я, когда передо мной на столик была поставлена тарелка.

Секретарь растерялся, а Кастан любезно уточнил:

— Вы предпочитаете на завтрак что-то другое? Я могу немедленно отослать…

— Откровенно говоря, на завтрак я предпочитаю спать, — грубовато перебила я внимательного хозяина, — так что надеюсь, Кастан, вы меня заставили подняться на рассвете не для того, чтобы просто накормить яичницей, неважно, из чьих яиц.

Судебный заступник подавил улыбку и, взявшись за приборы, кивнул помощнику:

— Передайте ниме Войнич письмо, которое мы вчера ночью получили из мирового суда.

Передо мной лег конверт со вскрытой сургучной печатью. Дрожащими руками я развернула послание и пробежала быстрым взглядом по написанным каллиграфическим почерком строкам.

«В связи с отставкой сунима Чеслава Конопки и его арестом по подозрению в убийстве шестнадцати человек, пятнадцать из которых девицы, не достигшие возраста двадцати одного года, обвинения с нимы Катарины Войнич, приемной дочери владельца аптекарского двора Бориса Войнича, сняты. Дело закрыто».

— Вы это сделали! — задохнувшись от радости, воскликнула я.

— Нет, Катарина. — Улыбнувшись, он помахал вилкой. — Это сделали вы. Оказались настолько бесстрашной, что мне оставалось лишь наблюдать со стороны. Вы были великолепны.

— Спасибо, — не стала скромничать я и, вдруг почувствовав зверский голод, с аппетитом накинулась на яичницу, которую ненавидела всю свою сознательную жизнь.

— Еда приличная? — усмехнулся Кастан, наблюдая, как с моей тарелки исчезает завтрак.

— Довольно сносно, — небрежным тоном отозвалась я и тут же спросила: — А шеф-повар «Грант Отеля» не передал никакого сладкого комплимента?

Когда с едой было покончено, помощник Кастана, выступавший в роли предупредительного официанта, подал кофе и изящные кринки с шоколадно-мятным муссом. Мы говорили на незначительные темы: о газетных листах, странностях мировых судей и непостоянности весенней погоды.

— Катарина, как давно вы знаете того парня? — вдруг спросил хозяин кабинета. Удивительно, но оба моих новых знакомых старательно избегали называть друг друга по имени.

— Вы о Яне? — уточнила я из чистой вредности.

— О нем.

— Дайте подумать… — Облизав перепачканную десертом ложку, я постаралась припомнить события последних недель, превративших мою спокойную жизнь в приключенческий роман. — Он появился в «Уличных хрониках» на следующий день после покушения на Жулиту. Почему вы спрашиваете?