его ранил, но вместо этого с губ сорвалось:
— Кто же ты на самом деле?
Он молчал, веки подрагивали, губы сжимались в твердую линию. Я знала, что если он откроет глаза, то передо мной предстанет тот, незнакомый Ян, прятавшийся под маской жизнерадостного недотепы, но в действительности не являвшийся им.
Меня разбудил солнечный свет, льющийся в окно. Я лежала на краешке собственной кровати, куда мы с Онри уложили раненого Яна. Он спал, болезненно бледный, с бескровными губами. На лбу лежала высохшая тряпица. Под утро у Яна началась лихорадка, и, чтобы сбить жар, пришлось прикладывать компрессы из слабого раствора яблочного уксуса. Мне казалось, что он не выживет, но вскоре раненый успокоился, и я задремала.
Он очнулся ото сна, едва ощутил шевеление рядом. Я следила за ним, не пропускала ни малейшего изменения мимики, мне хотелось понять, кто он. Ян не сразу осознал, где находился, в недоумении здоровой рукой стянул со лба тряпицу, поморщился от боли в простреленном плече.
— Тебя лихорадило ночью, — объяснила я. Теперь взгляд обратился ко мне. Некоторое время мы с Яном смотрели глаза в глаза.
— Как я здесь оказался? — Его голос звучал хрипло.
— Мы с Онри перетащили тебя под утро в мою спальню, — пояснила я и, скатившись с кровати, растерянно огляделась вокруг. — Он велел тебе заваривать восстанавливающее снадобье.
В молчании Ян проследил, как я направилась к двери, а когда вернулась с кружкой процеженного отвара, то он спал. Грудь поднималась и опускалась, между бровей пролегла знакомая складочка. Во сне он выглядел не по-детски ранимым, как бывало со многими людьми, а, наоборот, настороженным.
Поставив лекарство на прикроватный столик, я дотронулась ладонью до его лба, чтобы проверить, не вернулся ли жар. Казалось, измученный прошедшей ночью, он спал очень крепко, но стоило мне убрать руку, как он молниеносно схватил меня за запястье, заставляя испуганно вздрогнуть.
Наши глаза встретились.
— Я сегодня уйду. — Голос звучал тихо и хрипловато.
У меня неожиданно свело живот от болезненной судороги. Мы оба знали, что он не собирался возвращаться.
— Если ты хотел поблагодарить меня за помощь, то выбрал странный способ. — Я попыталась освободить руку, но он лишь сильнее сжал пальцы, выказывая незнакомую силу.
И тут в тишине дома звякнул колокольчик на входной двери. Мы с Яном застыли, настороженно глядя глаза в глаза. В те дни, когда папа уезжал в Южную провинцию, дядюшка Кри тоже не появлялся, а клиентов аптекарской лавки отпугивали закрытые ворота.
— Это, должно быть, Онри, — предположила я, молясь, чтобы так оно и оказалось. — Я проверю, не выходи из комнаты и прикуси язык.
У Яна вырвался ироничный смешок. Кажется, защищать его вошло у меня в привычку. Хотя после сегодняшней ночи я вовсе не была уверена, не стоило ли меня саму защищать от него?
— Похоже, я зря это сказала? — сконфузилась я и поскорее спустилась в аптекарскую лавку.
Посреди торгового зала стоял смутно знакомый плюгавенький типчик в сером плаще стражьего предела. Взгляд водянистых глаз ощупывал лавчонку, задержался на буром пятне рядом с громоздкой старой конторкой. Было заметно, что кровавую кляксу пытались безуспешно отскрести — вокруг нее светлел отмытый ореол.
— Добрый день, нима Войнич. — На тонких губах дознавателя мелькнуло подобие улыбки.
И тут мне припомнилась стылая комнатушка для допросов в стражьем пределе, тусклая лампа и болезненное лицо дознавателя. Более неуместного визитера, чем страж высокого ранга, когда наверху лежал раненный арбалетным болтом Ян, представить было просто невозможно.
— Здравствуйте, суним Новак. — Я спрятала за спину трясущиеся руки. — Что вас привело к нам? Если вы хотели приобрести какое-нибудь снадобье, то боюсь, что ничем не смогу вам помочь. Лавку держит мой отец…
— Сегодня с утра я был в конторе «Уличных хроник», и мне сказали, что вы приболели.
— Да. — Я глухо кашлянула в кулак и потерла шею. — У меня началась горловая жаба.[16] Ужасно прилипчивая штука…
Новак коротко улыбнулся и провернул на пальце перстень-амулет. Магический кристалл, определявший ложь, тревожно пульсировал красными вспышками, подсказывая, что я соврала. Сказать откровенно, мне было наплевать, что подумает
