Азъ есмь Софья. Государыня

Но у русских пушек было преимущество в дальнобойности. Хоть небольшое, но его хватало, чтобы оставаться безнаказанными.

Селим-Гирей пожелал вступить в переговоры с Ромодановским.

На этот счет Григорию были оставлены не только инструкции, но и Воин Афанасьевич.

Это случилось очень просто. На шестьдесят второй день осады, в полдень, к Азову подъехал татарин с белым флагом и сообщил, что хан, великий и солнцеподобный, могучий и грозный и т. д. и т. п., желает поговорить с презренными врагами, проявляя к ним невиданную до той поры милость.

Враги в свою презренность не поверили, но поговорить согласились. Видимо, поняв, что три дня были явным преуменьшением – тут на годы бы считать, крымский хан решил попробовать еще раз предложить сдачу.

И ровно через два часа Селим-Гирей подъехал к мосту, на который ради такого случая со стены спустили Григория Ромодановского, Воина Афанасьевича и еще пятерых воинов – случись что, они дадут полководцам время уйти.

Но хан не собирался мошенничать, да и со стены за ним наблюдали.

Первым, как и полагалось вежливому человеку, заговорил Ромодановский:

– Мое приветствие и почтение блистательному хану, чья слава дошла до всех концов Руси!

По-турецки он говорил не слишком бегло, но достаточно чисто – нахватаешься тут. Селим-Гирей кивнул толмачу и медленно заговорил.

– Великий хан, – титулы Ромодановский привычно пропустил, – приветствует достойных противников. К сожалению, сердце его омрачила печаль, потому что ваши братья разбойничают на его земле…

На это мог ответить любой русич – и Ромодановский не стал исключением:

– Сотни лет подданные хана угоняют наших людей, словно скот, грабят, режут, насилуют… мы пришли за своими людьми – и не уйдем без них.

– Если вы будете продолжать бесчинствовать на чужой земле, султан уничтожит вас.

Ромодановский усмехнулся, привычно огладил бороду:

– Коли султан пожелает уничтожить нас… так мы уничтожим султана.

Селим-Гирей гнева не сдержал, рука сама к сабле потянулась, но потом опамятовался. Бесчестье – на переговорах руку поднимать.

Небрежным жестом отослал подальше и толмача, и охрану. Видя такое дело, и Ромодановский кивнул своим людям. При нем остался один Ордин-Нащокин.

– Что хочет русский царь, чтобы уйти с моей земли?

По-русски Селим-Гирей говорил достаточно понятно. Картавил, конечно, глотал окончания слов, но Ромодановский его понимал. И даже смотрел с сочувствием. А как тут правду скажешь? Но и лгать не стоило, все равно это уже ничего не поменяет:

– Мы пришли навсегда. И не уйдем.

Селим-Гирей потемнел лицом. Сбывались худшие опасения. Не набег, нет. Завоевание. И… он был умен, этот крымский хан, которого современники уже не назовут «Мудрым».

– Вы умрете.

– За нами придут другие.

Селим-Гирей смотрел на него и понимал, что иначе – никак. Эти люди готовы стоять до последнего – и готовы здесь умереть. Он может уничтожить их, но вслед придут другие.

А его земля стонет под копытами коней захватчиков. И есть только один выход – захватить мятежную крепость, сровнять ее с землей – и идти, догонять русичей уже в Крыму. Тогда есть возможность победить.

– Мне жаль. Вы умрете.

Ромодановский усмехнулся:

– На все воля Божья.

На том и кончились мирные переговоры. Мужчины разошлись в разные стороны, Селим-Гирей поскакал к своим войскам, а Воин Афанасьевич тронул Ромодановского за плечо.

– Григорий… дозволь…

Ромодановский внимательно слушал его, пока поднимали их на стену на веревках, слушал на стене… и наконец – кивнул.

– Бесчестно сие…

– Грех на мне будет. – И вдруг выплыло оттуда, из вечеров в царевичевой школе, из споров и разговоров: – В войне изначально