цивилизованным методам разборок. Разумно.
Сам метод голосования остался нам непонятен и незаметен. Но в любом случае победило большинство, ратующее за передачу мне «того самого». Вожака стаи буквально перекашивало и крутило от недовольства, когда он начал свою речь. Но против воли общества не попрешь, он здесь явно ни королем не был, ни президентом, несмотря на свою величину и массивность.
– Доктор! – обратился он ко мне с речью, начиная ее с вопроса: – Что ты знаешь о нас в плане нашей физиологии роста и развития?
– Да много чего, – не стал я скрытничать. – Вы живые, теплокровные, прямоходящие, питаетесь специально выращиваемыми злаками и дарами леса…
– Ничего ты не знаешь! – перебил меня зубастик не совсем вежливо. – Потому что ты чужак, случайный и крайне нежелательный элемент данного мира.
Похоже, у него напрочь отсутствовали дипломатические способности. Поэтому я решил задействовать свои умения переговорщика, основанные на простоте, наглости и логике:
– Жаль, что конструктивного диалога между нами не получилось. Поэтому мы улетаем, прощайте!
И двинулся от края платформы к ее рычагам управления. Мол, некогда мне тут от вас всякие гадости выслушивать.
Хотя на самом деле следовало отключить ментальное восприятие и улететь на самом деле, сразу же. И навсегда! Потому что потом я сожалел, что задержался, долго и сильно сожалел. Но все мы умные задним числом и даром предвидения не обладаем. Увы! И моя хваленая интуиция в тот момент явно умоталась куда-то в отпуск.
Потому что я, глупый и недалекий, вернулся на призывные вопли всей стаи и недовольно проворчал на ментальном уровне:
– Ну что еще? Даю вам одну минуту!
Вот тут впервые в прямое общение со мной вступил иной тираннозавр. Выглядел он гораздо старше и дряхлее, чем местный отшельник, но зато говорил не в пример всем остальным уважительно, красиво и воистину интригующе:
– Многоуважаемый Доктор! Просим нас простить за некую экзальтированность и не совсем адекватное поведение нашего официального представителя. Слишком уж велика цена того дара, который мы передаем в твои руки. Подобного действа мы не проводили ни разу в истории. Поэтому нервное напряжение нас ввергло в пучину дикости и неуместного варварства. А наша святыня – вот она! Мы тебе отдаем самое ценное, что на данный момент существует в нашей цивилизации! Сохрани! И оправдай свое высокое звание существа разумного, доброго и чуткого! Передай это чудо нашим собратьям на нашей общей прародине! И твое имя войдет в историю наших цивилизаций! Мы верим тебе!
Под эти его слова одна из гарпий подлетела к парочке отдельно восседающих ящеров, которые не принимали участия ни в диспуте, ни в состоявшейся потасовке. У одного из них оказалась прицеплена к поясу небольшая дыня. Точнее, предмет в виде дыни. Причем по нашим, человеческим, меркам довольно большой предмет, не менее полуметра длины и сантиметров тридцати в своей срединной части. Подвешивался сей объект к поясу монстра на цепочках из металла. Как потом выяснилось, цепочки оказались титановыми.
Вот за эти цепочки гарпия и подхватила дыню, а потом и перенесла к нам, довольно аккуратно и бережно опустив ношу на мои подставленные руки.
«Тяжеловата! – успел я прикинуть вес. – Килограммов пятнадцать…»
– Наверняка внутри самый большой алмаз данного мира! – шептал Багдран.
От Найденова пришла подсказка иного рода:
– Вдруг это атомная бомба? И мы сейчас станем радиоактивной пылью?
– Типун тебе на язык! – ругнулся я в его адрес, но «оком волхва» просмотрел начинку доставленной реликвии. – Сам кожух вроде как из ценной породы дерева… А вот что внутри… Но уж не бомба, точно.
Там оказалось нечто страшней, чего я со своим мизерным опытом и наивностью и предположить не мог. И пока я рассматривал, ментальный посыл распинающегося старца звучал все громче, все настойчивее и все с большим пафосом:
– Достопочтенный Доктор! Можешь открыть капсулу и полюбоваться на наше чудо! Для этого просто нажми на два выступа с торцов!
Мне в этом помог Леня, перехвативший дыню, а я уже и на выступы нажал. Верхняя треть капсулы приподнялась, а потом и откинулась в сторону, как крышка шкатулки. И мы с другом, ошарашенные, если не сказать, что пришибленные, уставились на внутренности.
Тогда у меня и пропал дар речи. И только краем сознания продолжал улавливать несущиеся от старца разъяснения:
