– Вчера ты сказала, что готова взять ребенка и уйти с ним вдвоем.
– И?
– Ты именно это имела в виду? То есть ты собиралась проделать путь в десятки миль до Маяка почти самостоятельно?
– Именно это я и хотела сказать.
– Да. – Он делает глоток коньяка. – Так я и думал. Но ты назвала нас вымуштрованными солдатиками, перед тем как направила пистолет в лицо Галлахеру, кстати, тогда это не возымело должного эффекта на меня. Но что ты хотела этим сказать, вымуштрованными солдатиками?
– Это своего рода оскорбление, – смутилась она.
– Да, я понял, что это не поцелуй в щеку. Мне было просто любопытно. Хотела ли ты назвать нас безжалостными или что-то в этом роде?
– Нет. Я лишь указывала на вашу гипертрофированную дисциплину. Как будто вы таким родились и даже на задумываетесь об этом. Как будто большая часть решений принимается вами автоматически.
– Как у голодных, – смеется Паркс.
Джустин немного смущена, но старается не показывать этого.
– Да, – признает она. – Как у голодных.
– Ты умеешь оскорбить, – хвалит ее Паркс. – Серьезно. Это было очень неплохо. – Он снова наполняет ее бокал.
И кладет руку ей на плечо.
Джустин быстро отстраняется.
– Что, черт подери, это было? – спрашивает она с вызовом.
– Я думал, ты замерзла, – удивленно говорит Паркс. – Ты дрожала. Прости. Я ничего не имел в виду.
Долгое время она стоит в мертвой тишине, уставившись на него.
После решается сказать. Сейчас есть только одна вещь, заслуживающая этого.
Она хочет выплюнуть это на него, выплюнуть всю память, всю выпивку и последние три года своей жизни.
– Вы когда-нибудь убивали ребенка?
40
Вопрос бьет Паркса прямо между глаз.
Он чувствовал себя довольно расслабленно до этого момента. Коньяк впитался в него, притупляя боль от крошечных осколочных ранений на ногах и пояснице, которые он получил, когда взорвалась лестница. И вот он уже думал, что они поладили, но нет. Учитель четко определил ему место в своей личной энциклопедии. Сержант Паркс – кровожадный ублюдок. Ему есть что на это ответить – он напомнил бы ей, что за последние три года она не стала пунктом в меню голодных исключительно благодаря ему. И возможность продолжать свою работу, использовать все эти удобные маленькие гаджеты, – ничего бы не было без него. (Почему Маяк до сих пор стоит – если это, конечно, так, – является их домом?)
Но он не собирается отвечать. Их разговор пришел совсем не туда, куда бы ему хотелось, и сказав этой привлекательной женщине, что она глупая лицемерка, он ничего не добьется. Это лишь сделает их дальнейший путь чуточку сложнее.
Сержант разворачивается и направляется к пожарной двери.
– Наслаждайтесь видом, – говорит он через плечо.
– Я имела в виду до Катастрофы, – раздается голос Джустин за спиной. – Это прямой вопрос, Паркс.
Эти слова заставляют его остановиться и снова развернуться.
– За кого ты меня, черт подери, принимаешь? – спрашивает он.
– Я не знаю. Ответьте на вопрос. Убивали?
Ему не нужно думать над ответом. Он знает свои границы. И они незыблемы (в отличие от других людей).
– Нет. Я убил нескольких голодных в возрасте пяти или шести лет. Но у тебя не большой выбор, когда тебя хотят заживо съесть. Я никогда не убивал ребенка, который был бы, по твоему мнению, живым.
– А я убила.
Теперь ее очередь отворачиваться. Она рассказывает ему историю, ни разу не взглянув в глаза, даже несмотря на то, что в такой темноте зрительный контакт довольно условная штука. На исповеди же вы никогда не увидите лица священника. Но Паркс готов поспорить, что ни один священник не был на него даже близко похож.
– Я ехала домой. После вечеринки. Я пила, но не много. И я была уставшей. Я работала над одной статьей и две недели рано вставала и поздно ложилась, чтобы привести ее в порядок. Но это все не важно. Просто… ты пытаешься осознать это потом. Найти
