Седовласый монах вынужденно остановился. Огляделся по сторонам, покривил синие старческие губы и нехотя ответил:
– Раб божий Спиридон.
– Возможно, я тебя знаю?
Перегораживающая иноку дорогу стража легко расступилась перед старцем Зосимой, пожелавшим присоединиться к начавшейся беседе.
– То вряд ли.
– А ты меня?
Простой с виду вопрос вызвал у собеседника царевича совершенно неожиданную реакцию.
«Опаска, легкий страх, сожаление о чем-то и нежелание говорить со мной. Гм, что-то я ничего не понял… Блин!»
Экстренно подлечив порядком изношенное сердце монаха, Дмитрий заодно прошелся и по вступившему в пору дряхления организму, после чего решил перевести явно не клеящуюся беседу в легкий допрос. И он время сэкономит, и чересчур нервному монастырскому насельцу меньше тревог достанется!..
– Какого цвета у меня глаза?
Даже и не заметивший спасения свой жизни, Спиридон бросил короткий взгляд из-под кустистых бровей и провалился в синие омуты. Морщины на лице слегка разгладились, плечи чуть-чуть опустились… Покосившись на приближающегося настоятеля Варлаама, наследник тихонечко вздохнул.
– Ты видел меня до сего дня?
Не дожидаясь, пока прозвучит положительный ответ, царевич уточнил:
– Когда в самый первый раз?
Взирая на окружающий мир «стеклянным» взглядом, инок Спиридон равнодушно-ровным голосом ответил:
– Во время присяги тебе Избранной Радой[154].
Помолчав, шестнадцатилетний государь решил уточнить непонятный момент:
– В каком чине ты тогда пребывал и как тебя звали?
– Священник московского Благовещенского собора протопоп Сильвестр.
В этот раз молчание длилось заметно дольше.
– Что делаешь ты в Кирилловой обители?
– Приняв постриг под именем Спиридона, оставлен на монастырском житии.
Повернувшись к настоятелю, синеглазый Рюрикович весьма выразительно изогнул брови.
– Разве не должно тебе пребывать в Соловецком монастыре? Кто разрешил отъехать из него в Кириллову обитель?
Как оказалось, никто. Потому что опальный протопоп и не собирался ехать на Соловецкие острова, с молчаливого согласия великого государя Иоанна Васильевича тихо доживая свой век в Кирилло-Белозерской обители.
«Понятно. Если бы не бросил лезть в политику, отец бы его в какой-нибудь уральский скит[155] законопатил, но раз сидит и не высовывается…»
– Отче Варлаам, чем он у тебя занимается?
Прежде чем ответить, настоятель задумчиво огладил густую бороду с редкими нитями седины:
– Ныне «Степенную книгу»[156] переписывает. А так в монастырской либерее много сидит, в иконной мастерской помогает.
Внимательно посмотрев на Варлаама, царевич не стал у него интересоваться, почему это он только сейчас увидел этого любителя книг и икон. И так понятно, что инок Спиридон предпочитал не напоминать о себе лишний раз, особенно царю и его наследнику. Уже теряя прежний интерес, Дмитрий на всякий случай уточнил:
– Увидев меня, ты встревожился и испугался. Чего?
– Воздаяния за грехи.
– Какие именно?
– Повинен я в смерти царицы Анастасии и дочки ее Марии…
Онемев, первенец покойной великой княгини замер в легком ступоре. А бывший ближник и духовный наставник царя негромким голосом поведал, как травил царевну и ее мать. Не для того, чтобы они умерли, совсем нет! А для того, чтобы придать своим словам и увещеваниям должную весомость. Ведь одно дело просто стращать молодого правителя божией карой и совсем другое, когда не прислушивающийся к мудрым советам Иоанн Васильевич получает зримое подтверждение своих ошибок и греховности.
– Государь…
