за нашими спинами, недвусмысленно намекая, что при первом же проявлении агрессии нападавшим не поздоровится.
— Умница! — Я обернулась и бесстрашно похлопала по ближайшей ветке. После чего указала пальцем на болтающегося в воздухе вампира и добавила: — А теперь брось бяку!
Рисьяр протестующе замычал, когда конопля размахнулась и лихо зашвырнула его в кусты. Оттуда послышался треск, приглушенный стон, невнятный шум, словно беднягу протащило с десяток шагов по опавшим листьям. Какое-то деревце отчаянно зашаталось, накренилось, жалобно скрипнуло. Но потом все стихло. Успокоилось. И в оглушительной тишине снова зашелестела здоровенная до безобразия конопля, ненавязчиво приобняв меня за талию и ласково шепнув:
— Мама-а…
— Как она это делает? — так же тихо прошептала пришедшая в себя Улька, с благоговением глядя на возвышающееся над нами дерево.
Я независимо пожала плечами.
— Откуда мне знать?
— А почему Зырян сказал, что у нее нет будущего?
— Потому что ее сотворили мы, а не Создатель, и ее будущее пока не определено. Меня гораздо больше интересует, почему ее даже сейчас то видно, то нет… Конопелька, ну-ка сними с себя невидимость!
Дерево тряхнуло ветками, словно сбрасывая покрывало, и только тогда непонятая защита окончательно рухнула, позволив нам как следует рассмотреть «злодея». Конопля оказалась огромной — ее центральный ствол почти не уступал в обхвате старейшим деревьям в Дубовой аллее. Наверху он расходился в стороны тремя одинаково толстыми ветками. А густо усыпавшие их листья, не утратив привычной формы, заметно увеличились в размерах, стали гораздо более жесткими и острыми на кончиках. Гибкие щупальца начинали расти из средней части ствола и спускались до самой земли, имитируя воздушные корни. А чуть выше в коре виднелась вертикальная щель примерно в локоть длиной, которая прямо на наших глазах приоткрылась, выдохнула в воздух целое облако мельчайших пылинок, от которых закашлялись волки, и, завибрировав, породила совершенно невообразимый звук, который отдаленно напоминал звериное урчание.
— Уль, ты какое заклинание на нее накладывала? — осведомилась я, когда стало ясно, что конопля больше не будет ни на кого нападать.
— Обычное, — пролепетала баньши, все еще страшась приблизиться. — Для отвода глаз. Но, кажется, теперь конопля сама его накладывает и снимает, когда захочет.
— Ты же говорила, что на нас оно не подействует, — буркнул Шмуль, спускаясь пониже.
— Оно и не должно было. Может, я знаки перепутала? Было темно…
— Зато Конопелька Хелю узнала. И Мартина, гм… тоже.
Ангел кинул на фея раздраженный взгляд.
— Конечно. А кто ей орал: «Слушайся мамочку», «Слушайся папочку»?
— Конопля узнала не вас, — несколько осмелела баньши. — Она узнала ваш Свет. Хель, можно мне подойти?
Я со смешком указала на столпившихся у дорожки друзей и строго посмотрела на Конопельку:
— Свои! Беречь, охранять и слушаться, как маму с папой.
— Ур-р, — выдохнула конопля, понятливо убирая в сторону щупальца, и только тогда Улька, все еще настороженно на них поглядывая, наконец-то рискнула приблизиться.
— Надо же, какая громадина… Интересно, как она сюда попала?
— Сейчас узнаем. Конопелька, корешочки покажи!
Конопля немедленно выудила из-под земли длинный корень и охотно продемонстрировала всем желающим. Для такого огромного дерева он был на удивление тонким. Зато блестящим, словно его облили маслом, и невероятно гладким, поэтому умудрился не выворотить землю, а оставил после себя сравнительно небольшую, аккуратную дырку, в которую я с любопытством и заглянула.
— Кажется, я поняла, в чем дело: наша конопля прямоходячая!
— Думаешь, она сама сюда пришлепала? — почесал в затылке оракул. Он следом за мной оглядел спокойно лежащий на земле корень и кашлянул. — Наверное, да. Она тогда маленькая была — следов могло и не остаться. А потом прижилась тут, укоренилась и пошла в рост.
— Это чем же ее надо было благословить, чтоб она до такого додумалась? — Шмуль, приземлившись на мое плечо, с любопытством уставился на смирно стоящее дерево. Припомнив, что тогда наговорила в запале, я неловко отвела глаза, а фей
