Ливень колотил по крыше шатра, по земле, по озеру, бурлящему от тугих струй, словно чан, наполненный кипятком. Я выглянула за полог, закрывающий выход, и, рассерженно фыркнув, спряталась обратно, завернулась в шкуры. Согреться не удавалось, несмотря на сухую одежду, и я бы полгода жизни не пожалела за возможность принять горячую ванну, съесть горячего супу и вытянуться у горящего камина.
О том, каково сейчас простым пехотинцам, я старалась не думать. Вряд ли их палатки подняты над землей на пол-локтя, как шатер Йарры, и сомневаюсь, что у них есть хотя бы одна жаровня. Мне Его Сиятельство, отсыпав огненных амулетов, позволил разжечь аж целых три. Другое дело, что толку от них почти не было — тепло выдувалось шквальным ветром бури, спущенной лизарийским погодником.
Без Сибилла нас, скорее всего, смыло бы наводнением.
Кто бы мог подумать — я благодарна Сибиллу!
Я хмыкнула, повертела головой — вот уж, действительно, неисповедимы пути Светлых! — вынула из жаровни крупный голыш, обжигаясь, завернула его в полотно и засунула под одеяло, согревая постель. Заодно отхлебнула табачного вина из фляжки, прислоненной к решетке. Гадость несусветная, но лучше дождевой воды — озеро, близ которого нам пришлось разбить лагерь, оказалось заболоченным, а его низина была рассадником лихорадки; если Йарра и Сибилл не устранят лизарийского мага в течение недели, в войске начнется эпидемия.
Йарра и борг гонялись за неуловимым погодником уже четвертые сутки. Граф приходил поздно, уходил рано, порой заглядывал на полчаса — переодеться и проверить почту, и снова исчезал, оставив гору мокрой и грязной одежды, и сапоги, из которых я выливала воду, прежде чем набить их тряпками и поставить сохнуть.
Вот как сейчас.
Полог, закрывающий вход, сдвинулся, впустив Йарру и вместе с ним непогоду. Я спешно вскочила, помогла снять плащ, протянула кубок с подогретым вином. За эти четыре дня у нас сложился почти ритуал — я помогала Его Сиятельству расшнуровать рубашку, растирала ему спину и грудь жесткой тканью, подавала сухую одежду и обувь. Кажется, графу нравилось, что я суечусь: он кривовато улыбался и, притянув меня к себе, целовал в висок.
— Вы голодны?
Йарра кивнул, уселся за стол, жадно вгрызся в сыр и вяленое мясо.
— Я накопившиеся документы разобрала и сделала выжимку, — осторожно сказала я, подтолкнув пальцем листы бумаги, над которыми корпела полдня.
— Пакеты вскрывала? — прекратил жевать Йарра.
— Нет, что вы! — испугалась я. Что я, самоубийца?
Конверты с печатями грифонов, орлов и винторогих оленей, родовыми знаками князя и Советников, материализовывались в шкатулке Йарры два-три раза в день, и, само собой, к ним я даже не прикасалась — чревато.
Граф допил вино, проверил содержимое шкатулки, просмотрел мои записи, потом вытащил наугад несколько документов из стопки высотой в ладонь, сравнил. Видимо, я все сделала правильно, потому что Йарра кивнул:
— Ты молодец.
Протянул руку, приглашая подойти, и я с готовностью забралась к нему на колени, поерзала, устраиваясь удобнее. Йарра обнял меня за талию, коснулся губами щеки, уголка рта, уперся колючим подбородком мне в плечо и прикрыл глаза. Устал.
После смерти Вороны, после того, как я отомстила за нее, наши с графом… отношения неуловимо изменились, стали теплее, причем сами собой. Это не было моим осознанным выбором, как зимой, когда я решила заключить с Его Сиятельством мир, просто…
Он проезжал мимо во время обеда, и мне на колени упало яблоко — свежее, сочное, будто только что с ветки.
Йарра чертыхался, опаздывая на Совет, и я помогла ему застегнуть мелкие пуговицы на камзоле.
Я освободилась в госпитале раньше, чем рассчитывала, и застала графа проверяющим целостность моей кольчуги и остроту фламберга.
Его Сиятельство занозил ладонь и благополучно забыл об этом, пока ранка не начала нарывать. Но не идти же с такой мелочью к лекарю или магу! Я почти час ковырялась в его руке, вычищая гной, вынимая колючку и накладывая шов, и все мои действия сопровождались ворчанием, что «вскрыть достаточно, само засохнет», пока я не попросила графа замолчать. Потом, конечно, извинялась.
