мучило, отбирало силы, и я в изнеможении падала на койку.
Человечек с грустными глазами цвета горького шоколада расстроенно качал головой и промокал мой лоб салфеткой, подсовывал пилюли и травяные отвары, поддерживал мне голову, помогая пить. Забирался на стул с высокой спинкой, становился на колени на сиденье и осторожно трогал мое горло, подмышки, ослеплял зеркальцем и просил показать язык, прикладывал деревянную трубку к груди:
— Дышите, госпожа. Не дышите.
Укрывал одеялом, выгонял графа из каюты и требовал, чтобы я спала.
Йарра кивал, уходил. Возвращался поздно ночью, когда человечек по имени Рени засыпал на своем тюфяке в углу каюты. Неслышно ступая босыми ногами, граф садился у моей постели, смотрел, иногда трогал волосы — накручивал пряди на пальцы. Один раз поцеловал. А впрочем, возможно, мне это снилось, ведь днем все ограничивалось прикосновением жесткой ладони ко лбу и помощью целителю: обтереть, поднять, переодеть, перевернуть…
Стефан появлялся куда чаще.
Сны, преследовавшие меня все детство, но исчезнувшие в последние пару лет, вернулись. И снова спальня, снова пляшущие перед лицом занавески, порванное платье, отнявшиеся от страха ноги и текучее:
Наверное, потому я и болела так долго. Мало мне лихорадки и того, что господин Литами называл чудным словом «пневмония», так еще и почти полное отсутствие сна ночью. Но все же Рени был целителем от Шорда, или, как говорят в Фарлессе, от духов. Пилюли сделали свое дело, жар спал. Кашель стал мокрым, и я по пять раз на день чистила зубы, избавляясь от противного привкуса той самой дряни, которой отплевывалась. Последней ушла мигрень, а вслед за ней пропал комариный звон в ушах и перестали слезиться глаза.
Светлые боги, как же здорово, когда ничего не болит!
Впервые я встала с кровати после Дня Поворота. Сделала под внимательным взглядом Рени пару кругов по каюте, в очередной раз показала целителю язык, позволила заглянуть себе в нос, пощупать шею, прослушать легкие, на всякий случай ощерилась, демонстрируя зубы, а потом чмокнула господина Литами в щеку.
— Спасибо вам.
Рени заалел, забормотал что-то о долге лекаря и клятве фарлесских лекарей, спрыгнул со стула и начал укладывать врачебные принадлежности в свой сундучок. Вообще, чем здоровее я становилась, тем больше он меня стеснялся и, кажется, даже побаивался.
— Господин Литами, если вам что-то понадобится, мой брат, барон Орейо, всегда поможет, если вы упомяните мое имя.
— О нет, благодарю, — махнул детской ладошкой карлик, — Его Сиятельство щедро оплатил ваше лечение, леди Орейо. В качестве последних рекомендаций — не перенапрягаться, не переохлаждаться, не… кхм, пожалуй, будет лучше, если я скажу об этом господину графу, — пробормотал Литами. — Побольше гуляйте на свежем воздухе, не пейте холодное и, будьте добры, леди, прекратите расчесывать ранки! — строго качнул феской Рени. — Вы же им зажить не даете!
Вслед за лекарем я посмотрела на свою руку и ойкнула при виде засохшей крови, забившейся под ногти. Четыре длинные царапины шли от локтя до запястья и, что удивительно, проходили под браслетом поводка. Совершенно не помню, где я их получила.
— Ну что ж, леди Орейо, я с вами не прощаюсь, но покидаю, — улыбнулся Рени, держа свернутый тюфяк под мышкой. — Будьте здоровы.
— Да хранят вас духи Воды и Пустыни, — приложила я пальцы к губам и сердцу.
Господин Литами поклонился и вышел, а спустя пять минут на пороге появился граф.
— Здравствуй, Лира.
— Добрый день, господин, — осторожно ответила я.
И тишина. Только крики чаек, монотонное поскрипывание корабля и ритмичный стук барабанщика.
Йарра снял дублет, повесил его на спинку стула. Сел рядом с кроватью.
— Как себя чувствуешь?
— Хорошо, спасибо.
