– Это – твое. Не борись со своей манерой пилотажа.
– Это ты поделилась крохами своей мудрости?
– Это весь сухарик, Тристан, – ответила она. Он чуть не засмеялся, и ей захотелось спросить почему. – Это нервное? Ты в небе вспоминаешь МАВС?
– Да… но я уже вроде как справляюсь. Кажется, больше это меня из колеи не выбьет.
– Тебе надо изгнать призрака. Я делаю именно так, – призналась она. – Хотя не стоит называть его призраком: он ведь не умер. Пока еще. – То, с какой легкостью она упомянула об отце, так поразило ее, что она добавила: – Кейл говорит, что я летаю, как Торн. – Она тряхнула головой. – Господи, не понимаю, почему я тебе все рассказываю. Честно, когда я рядом с тобой, у меня начинается недержание правды.
– Я не заинтересован. С посторонними легче разговаривать.
– Может быть.
Она посмотрела на узкую кабину «Феникса». Она напомнила ей сердечный круг Психички… или круг доверия… или как там она его назвала. Чейз до сих пор не могла понять, как это они могут оказаться взаимозаменяемыми. Любовь – это одно: что-то плюшевое и мягкое. А вот доверие было реальным и редкостным – и в него она верила. Доверяет ли она Тристану? Можно ли ему доверять? Она ведь его почти не знает!
Этот вопрос напомнил ей о том, что за ней остается еще одно признание.
– А еще я хотела извиниться за то, что поцеловала тебя тогда в раздевалке. Я к тебе не клеилась.
Он зачесал пальцами волосы назад, но более короткие пряди тут же освободились и упали ему на щеки.
– Я понял: ты хотела меня удивить. И у тебя это получилось.
– Мне не хотелось, чтобы у тебя создалось неправильное впечатление. Тем более что все говорят, будто мы… будто я тебя добиваюсь.
Господи! Какая ужасная тема.
– И кто конкретно эти «все»?
– Бунтарь, – начала перечислять она. – Сильф и Пиппин. Кейл… Все кадеты, которые видели наш спарринг.
– Это действительно все.
– Это ведь ты улегся на меня чуть ли не на десять минут.
У нее загорелись кончики ушей: она вспомнила, что чувствовала, лежа под ним, ощущая его бурное дыхание у себя на шее. Она прижала ладони к щекам, стараясь скрыть от него свой румянец. С запозданием ей показалось, что он неправильно истолковал язык ее тела.
– Я не питаю иллюзий, Чейз. Подозреваю, что именно поэтому я тебе не нравлюсь.
Она посмотрела прямо ему в глаза. Синее пламя – и такой твердый взгляд!
– Я не говорила, что ты мне не нравишься.
– Так это ты делаешь с теми, кто тебе нравится?
Он задрал рубашку, демонстрируя свой живот. Помимо глубокой царапины на нем была масса почерневших синяков.
– Уй! Извини.
Он опустил рубашку, но удержал ее взгляд.
– Знаешь, что мне тогда в полете помогло вернуть уверенность в себе? – негромко сказал он. – То, что я за тобой погнался.
– Не гони!
Он ухмыльнулся.
– Удачная шутка. Часто так каламбуришь?
– Хотелось бы чаще. – Она сняла свои идентификационные медальоны и обмотала цепочку вокруг запястья.
– Я рада, что смогла тебе помочь. – Все было напрасно: куда бы она ни смотрела, атмосфера становилась все напряженнее. Она ощущала, что его взгляд непрестанно ее притягивает. Она выдавила из себя смешок. – При такой напряженности мы обязательно произведем на комиссию впечатление. Как ты думаешь?
– Как я думаю? – Он отнял у нее медальоны и провел пальцами по ее вычеканенному имени. – Я думаю о том, что будет после приемочных испытаний, если жисюндинцы не отступятся. Больше ни о чем я думать не могу. А ты?
– А я – нет, – автоматически соврала она.
Выхватив у него медальоны, она спрыгнула с трапа. До этого мгновения откровенничать с ним было приятно. Но если он собирается начать разговор о Второй холодной войне, она пошла.
