У ворот был затор: проверяли деревенский обоз. На телегах блеяли связанные бараны, визжали в мешках поросята; крестьяне ругались со стражниками, отказываясь платить мзду. Проснувшийся от жуткого шума хмурый десятник вылез на свет. Разглядел мутными глазами сидящую на телеге дородную молодуху, крякнул от удовольствия. Дёрнул девушку за косы и потащил в свою берлогу, приговаривая:
– Пошлиной будешь, сисястая.
Бородатый пожилой мужик, отец пострадавший, зарычал и схватил с телеги топор: двое товарищей вцепились, уговаривая:
– Пусть дочка за опчество пострадает: с неё не убудет, с толстомясой…
Мужик сник, но тут вмешался Анри, откинул клобук и закричал:
– Нечестивый, немедленно оставь эту несчастную пейзанку и принеси извинения ей и её седовласому отцу!
Десятник обернулся, не выпуская волос жертвы. Удивлённо посмотрел на франка и заметил:
– Тебе-то чего, монах? Аль тоже сладкого захотел? Так вам вроде не положено? Иди, куда шёл, а в мирские дела не лезь. А то я на твой сан не посмотрю да велю выдрать вожжами.
Дмитрий понял, что избежать драки не получится: шевалье становился сам не свой, когда ему грозили унижающей достоинство поркой. Всё завертелось: тамплиер в два прыжка настиг десятника и свалил его одним ударом посоха. Дмитрий поднял упавший в грязь топор и пошёл на стражников. Хорь выхватил нож из-за голенища (ведь захватил всё-таки с собой, разбойник!), приставил к шее стражника и ласково увещевал:
– Ты, милок, не дёргайся, чтобы горлышко не порезать, а тихонько достань меч и отдай мне.
Молодуха, очнувшись, завизжала. Вываливались из караулки встревоженные охранники, зарезанным кабаном верещал сбитый с ног десятник. Из проулка послышался топот копыт.
Дмитрий прокричал:
– Уходим, уходим!
Схватил трофейный клинок, подтолкнул разгорячённого франка. Распорол подол рясы, оборвал, чтобы не стесняла движения. Подивился:
– Бедные бабы, как они в платьях бегают?
И рванул к лесу.
– Ну всё, заплутали. Тьфу ты. И охота была тебе, Анрюха, за ту девку заступаться?
Хорь обессиленно опустился на поросший мхом поваленный ствол. Лес вокруг стоял неприветливый и явно не собирался выручать чужаков.
Франк начал вяло говорить про честь рыцаря и долг защиты слабых, но быстро умолк – тоже устал.
Преследователи оказались упрямыми: долго не отставали, гнали побратимов через бурелом, как дичь какую. Самых прытких святополчан ждал неприятный сюрприз – троица переодетых «монахов» устроила засаду и перебила передовую группу. Но несколько часов бегства сквозь густой лес вымотали неимоверно, а главное – побратимы окончательно заблудились. Начинало темнеть, и впереди была холодная ночь. Дмитрий поискал в котомке, спросил у друзей:
– А спички кто-нибудь догадался захватить?
– Чего? Как ты сказал? – удивился бродник. – Зачем нам гвозди деревянные? Или ты в сапожники подался, брат?
Ярилов тихо выругался: действительно, какие тут спички, в тринадцатом веке. Это слово другое значение имело: просто заточенная палочка. Надо было ещё зажигалку попросить, желательно «зиппо».
– Говорю, огонь есть чем развести? Замёрзнем ведь. Да и ужин сообразить не мешало бы.
Товарищи порылись в своих вещах и погрустнели: никто кресало и кремень захватить не сообразил.
Анри вдруг потянул сырой воздух тонкими ноздрями, заметил:
– Грезится мне, что пахнет дымом. А значит, близко жильё.
Хорь пробурчал:
– Да какой дурак в такой глухомани жить будет? Мерещится тебе. Унюхал он дым, ага. Ври, да не завирайся.
Тамплиер раздул отверстия немалого носа ещё больше, но теперь от гнева:
– Никто не смеет безнаказанно обвинять рыцаря во лжи! Я – уроженец Бургундии, вырос среди тонких ароматов и разнообразных запахов, и уж отличу чёрный трюфель от белого, эстрагон от розмарина, а дым от болотного тумана! Готовься к поединку, дабы ответить за глупые слова!
