подробнее он отказался говорить.
Но главное, для такого предприятия нужен особый человек. Отмеченный звёздами или самим мирозданием (здесь речь тибетца сделалась малопонятной; он постоянно сбивался на своё родное наречие, не находя нужных слов в русском языке). И вот я – представьте! – я, обыкновенный штабс-капитан Ярилов Александр Константинович, являюсь таковым «отмеченным». Мои атомы сложились каким-то хитрым образом, поэтому я могу послужить ключом для искомой двери. Особенность эта передаётся каким-то образом по наследству: то есть и батюшка мой, и мои сыновья, если таковые родятся, заведомо обладают ею. Именно поэтому меня приметили ещё в Петрограде, именно поэтому со мной познакомился отец Василий в далёком январе шестнадцатого года.
Я был настолько поражён этим известием, что даже не сопротивлялся, когда тибетец делал мне цветную татуировку на левой стороне груди – атакующую кобру на фоне солнечного диска. Будто я – шанхайская проститутка или, в лучшем случае, французский матрос.
Когда меня вызвал к себе тот самый бывший подполковник, в пятом году спасший тибетца от японской расправы, я уже устал удивляться чему-либо. Выпускник Академии Генерального штаба, один из создателей тайного общества Путешественников во Времени, ныне оказался, разумеется, некем иным, как главнокомандующим Добровольческой армией.
Да-да. Антоном Ивановичем Деникиным…
…всегда отличался удивительной памятью, зная не только офицеров, но и всех солдат своей Железной стрелковой бригады в лицо, а многих – и по фамилиям. Антон Иванович посмотрел доброжелательно и заметил:
– Мы где-то встречались с вами прежде, штабс-капитан? Май шестнадцатого года, второе взятие Луцка?
Поражённый, я кивнул:
– Да, ваше высокопревосходительство, только я тогда был ещё поручиком. Наш полк действовал справа от вашей бригады. За тот бой я имел честь получить Станислава с мечами.
Главнокомандующий лишь улыбнулся моему восхищению цепкостью его памяти:
– Голубчик, такого высокого и рыжеволосого офицера трудно не запомнить.
Разговор за чаем перепрыгивал с событий Великой войны на нынешнюю смуту. Деникин выставил вперёд клиновидную бородку – как броненосец, рассекая море, выставляет таран, с которого стекают седые струи.
– …настоящее нашествие двунадесяти языков на Русь! Военнопленные из Германии и Австро-Венгрии сыграли роковую роль в Петроградском перевороте. А китайцы?! Большевики не брезгают привлекать даже их, несчастных детей Востока, чудовищных в своей первобытной жестокости…
…казалось, что Россия достигла дна, когда император подписал отречение от престола в феврале семнадцатого – какая ирония! – на станции Дно. Но это было не дно, увы. Лишь промежуточный пункт при падении в глубины пострашнее Марианской впадины…
– …всего двадцать пять тысяч офицеров – один из трёх! – встали под знамёна Белого Движения. Где остальные, спрашиваю я вас? Либо прячутся по норам, как крысы, либо служат красным, продавшись за паёк, спасая свою шкуру!..
– …помилуйте, голубчик, как большевики смеют узурпировать право говорить от имени простого народа! Кто? Кто из них из простонародья? Ленин, сын гражданского генерала? Троцкий, потомок латифундиста? Или всё-таки ваш покорный слуга, отец которого – крепостной крестьянин, выслужившийся из солдат? Россия больна, и больна давно. Наш долг – исправить ошибку истории.
Антон Иванович сказал, что для нашего Предприятия не всё ещё готово, да и звёзды не сошлись ещё нужным для открытия двери-портала образом. И моя задача – ждать этого момента, беречь себя, так как моя жизнь теперь – не моё личное достояние, но России, её счастливой судьбы, её будущих поколений.
Тут я не выдержал, и был, пожалуй, излишне резок. Я говорил о том, что не пристало боевому офицеру отсиживаться в тылу, когда его товарищи гибнут в неравных боях против большевистских орд, и потребовал немедленно отправить меня в действующую армию.
– Иначе, – пригрозил, – я покину расположение Добровольческой армии и уйду к казакам. Краснопузых они бьют с не меньшим удовольствием, а до моих особенностей им и дела нет.
Конечно, моему демаршу была ещё одна, тайная, причина – оказавшись у атамана Краснова, я рассчитывал разыскать Асю, дочь казачьего полковника. Но об этом, разумеется, я умолчал – мои интимные дела отнюдь не касались
