– Так что случилось, княже?
– О! Никак, пустое место заговорило? Слушай меня, тимошкина приблуда. Я, Мстислав Удатный, законный князь Галицкий, буду так воевать, как считаю нужным. И князья другие – и волынский, и черниговский, и прочие, – будут меня слушать и повиноваться. А половцы уже вброд Калку переходят, и ведёт их мой воевода Ярун. Хочешь – бери своих скоморохов, по ошибке названных дружиной, и догоняй. Я сегодня добрый. Может, какие огрызки из добычи подберёшь. Что ещё псу шелудивому нужно?
Бояре хохотали уже в голос.
Ярилов сжал челюсти, промолчал. Ударил Кояша под бока, прочь отсюда.
Мстислав подозвал иссохшего человека из своей свиты. Дырявый балахон болтался на Сихере, как на палке. Сдавил за локоть, прошипел:
– Ну что, шаман, долго ещё будешь зря княжеские харчи жрать и моей милостью пользоваться? Ты когда ещё должен был этого добришевского ублюдка своей костяной дрянью приколоть? Сколько ещё мне его выходки терпеть? Бери коня – и за ним. Пока туман, пользуйся возможностью. И, не сделав дела, не возвращайся. Иначе на кол посажу. Ну? Чего молчишь? Или от своей удавки на шее последний разум потерял?
Кыпчак стоял, покачиваясь. Посеревшая кожа, обтянутые скулы, глубокие чёрные круги под глазами: не лицо, а череп мертвяка. Молча развернулся, пошёл к коню.
Удатный сплюнул, прошептал:
– Угораздил меня чёрт с такой поганью связаться, тьфу. Будто только что из могилы вылез, червяков не отряхнув.
Подошёл к боярам, весело прокричал:
– Ну, чего притихли? На коня – и в бой! Покажем поганым, чего русская сила стоит.
Котяновские половцы под командованием Яруна клубились бесформенной массой, кошевые и куренные покрикивали на своё воинство. Наконец, поднялся в небо стяг воеводы; дрогнул, будто в нерешительности, и наклонился в сторону сторожевого монгольского отряда. Половцы завыли, подбадривая себя, рванулись, нахлёстывая коней нагайками. Кто-то, самый нетерпеливый, выдернул из колчана стрелу, пустил в направлении врага – и тут же засвистели, расчерчивая небо, тонкие древки. Взлетели в зенит, будто замерли в высшей точке. И, не в силах удержаться в синеве, клюнули наконечниками, устремились вниз с нарастающей скоростью.
Монголы дали ответный залп: вставали на дыбы раненые кони, сбрасывая седоков, но половецкая лава катилась безостановочно, под топотом тысяч скакунов дрожала земля. Монголы отходили; развернувшись в сёдлах, стреляли в преследователей.
Пока волыняне заходили справа, догоняя половцев, Удатный кричал на свою дружину, торопя:
– Живее, живее! А то котяновские всю татарву перебьют, нам не достанется.
Галичане, царапая копьями небо, разворачивались нестройной линией.
А за ними, вытаскивая на песчаный берег длинные долблёные лодки, уже заканчивала переправу черниговская пехота.
– Они нарушили твой приказ, великий князь. Наплевали на уговор, и битва уже идёт.
Мстислав Киевский, катая желваки, смотрел на восток, щурясь от рассветного солнца. Ответил Ярилову:
– Ну и чёрт с ними, воевода. Говоришь, крепки монголы? Может, об их крепость Удатный наконец-то шею себе свернёт. Прости господи, грех такого желать.
– Княже, вели своей дружине переправляться и вступать в бой. Половина русского войска в твоём лагере. Надо помочь.
Мстислав Романович густо сплюнул, высунул кукиш:
– Вот им, поганцам. Будут в другой раз прежде думать, чем поперёд великого князя в пекло соваться. Набьют им рыло, тогда и мы вступим. Выручим, так и быть.
Дмитрий, страдая от унижения, опустился на колени прямо в весеннюю грязь. Снял шлем, наклонил голову:
– Умоляю тебя, великий князь. Надо сейчас помочь, потом не воротишь. Жалеть будешь о гибели душ православных, да поздно станет.
Молчавший до того боярин Сморода поддержал:
– Мстислав Романович, послушай ты его. Димитрий до сих пор не ошибался. Значит, и сейчас дело говорит. Вели войску в седло садиться. А то как бы отмаливать ошибку не пришлось.
– Вы языки прикусите, говоруны. Пеняют они великому князю, ишь! Я всё сказал. Не разрешаю своё войско поднимать. Ждать
