перебралась сюда и времени свободного много появилось, взялась перечитывать. И поняла вдруг, чего раньше не понимала: они менялись! На наших глазах менялись, а мы не видели.
– Кто, индейцы?
– Да какие они индейцы! Индианку я одну за всю жизнь встречала – Лючию. А эти… Не знаю, кто они. Они приходили в поселок, слушали нас, разговаривали с нами. И менялись. А потом полетели на Землю. И стали людьми.
– Вы хотите сказать…
Но старуха еще не закончила рассказ:
– Я испугалась, честно говоря. Позвонила Ромочке, попросила его прийти. Отдала ему свой дневник. Он вернул его мне через неделю. И попросил никому ничего не говорить. Мол, Тестурия, люди и так обеспокоены, нельзя вносить смуту в умы. Вот я и молчу.
Марина облизнула пересохшие губы. Захотелось и самой выпить полный стакан воды.
– А мне вы можете дать почитать свой дневник?
– Дам. А то вдруг не доживу, пока Ромочка решится правду сказать. – Ставриди повернула голову, глаза ее забегали, шаря по комнате: – Где же он у меня… где я его спрятала…
Она виновато посмотрела на Марину.
– Забыла. Но я найду! Ты приходи завтра или послезавтра. Вот отлежусь немного и поищу. Я обязательно найду, ты не сомневайся!
В дверь тихо, но настойчиво постучали. Приоткрыли. В комнату заглянула девушка, встреченная в санаторском парке.
– Извините, Тамаре Георгиевне пора на процедуры.
– Да, да, – Валевская вскочила со стула. – Конечно! Я завтра приду, обязательно!
Уже в дверях она сообразила, что забыла попрощаться. Обернулась:
– До свидания, Тамара Георгиевна!
Ставриди не ответила. Она не отрывала взгляда от приветливой медсестры. И Марине вновь почудился страх в ее глазах.
Теперь в парке было многолюдно, отдыхающие высыпали на предобеденный моцион. Они радушно улыбались Марине, приветливо кивали, здоровались. Не потому, что кто-то знал ее. Они радовались увидеть новое молодое лицо. Столетние старики. Девяностолетние старики. Возможно, попадались и восьмидесятилетние, преждевременно одряхлевшие. И сразу стало понятно, что это не обычный санаторий. Последнее обиталище, последний дом для тех, у кого жизнь превратилась в прошлое, а будущее сжалось до нескольких лет или месяцев. Марина вдруг с ужасом сообразила, что тогда на Медее Тамара Ставриди была ровесницей ее нынешней. Представила себя – поседевшая, сморщенная, прикованная к постели. Солнце, зелень лужаек, цветущий миндаль – она больше не видела ничего этого. Прочь, прочь из страшного места! «Для чего нам будущее, если нас в нем уже не будет?» Через сорок лет и ее уже не будет?! Это ведь меньше, чем она прожила, чем она помнит!
Возле ТЛП-кабинки сидел на земле, скрестив ноги, человек в коротких кожаных штанах и куртке. Нечеловек.
– Ты?! – растерялась Валевская. – Как ты меня нашел?
– Искал и нашел. – Спаситель встал, шагнул навстречу. Протянул руку: – Уйдем отсюда. Плохое место, пахнет смертью.
Марина закусила губу.
– А вы что делаете со своими стариками? Бросаете в пропасть? Или скармливаете голым обезьянам?
– У нас нет стариков. Есть только Старейшины.
– А, ну да. Таинственные Старейшины, которых никто никогда не видел.
– Ты видела. Видишь. Я – Старейшина.
– Даже так. И сколько же тебе лет, «старейшина»? Если честно, без той лапши, что вы вешаете на уши Контакт-Центру?
– В этом воплощении я прожил шестьсот двадцать семь земных лет, – лицо Спасителя оставалось бесстрастным.
– Ого-го! А всего? Во всех «воплощениях»?
– Чуть больше трехсот миллионов. Восемьсот шестьдесят шесть тысяч триста восемнадцать жизней. Я помню их все.
– Что? – Марина натянуто засмеялась. – Это невозможно! Это миф, понимаешь?
– Мифом вы называете то, что уже знаете, но еще не постигли?
– Мифом мы называем то, чего нет, что сами придумали!
– Вы очень молодая и наивная раса, если верите, что способны придумать то, чего нет. Друг Валерий и друг Ванесса сказали, ты хочешь знать, как это – «быть индейцем»? Пошли, ты узнаешь.
